Любовь - не сахар, сахар - не любовь
Шрифт:
– А вы считаете, что, вступая в брак, нужно руководствоваться исключительно расчетом?
– покорно переспросил Виктор.
– Нужно руководствоваться разумом. И думать головой, а не воспаленной манюркой и возбужденным членом. Но почему-то до сих пор женитьба - это единственное решение, которое принято принимать в бреду. А ЗАГС - единственное государственное учреждение, не считая сумасшедшего дома, где фиксируются свидетельства людей, находящихся в невменяемом состоянии и явном душевном расстройстве. Хотя, будь моя воля, я бы принимала заявления о браке только после предъявления справки от психиатра,
Во-первых, влюбленный человек реагирует на каждое левое слово своего партнера как на знамение о конце света. Тривиальную усталость и задумчивость он воспринимает как равнодушие, естественную жажду перемен - как измену, обыкновенный любопытствующий взгляд в сторону противоположного пола - как предательство. И, в лучшем случае, страдает молча, в худшем - портит жизнь любимому. Причем особо счастливые пары благополучно делают это в унисон. А во-вторых, сыграв свадьбу в любовной горячке и переболев ею, словно собаки чумкой, двое потом в ужасе смотрят друг на друга и видят перед собой совершенно чужих и малознакомых людей, с которыми их связывают какие-то обязательства, а иногда уже готовые дети.
– Но привязываться все-таки можно?
– робко полюбопытствовал Виктор.
– Безусловно, - милостиво разрешила Тася.
– Привязанность отличается от любви так же, как чувство самосохранения от мании преследования. Первое - нормальный человеческий инстинкт, второе - уже болезнь. Ладно, вернемся к теме нашего разговора. Как вы относитесь к женщине, которая израсходовала вас и выбросила, словно использованный презерватив?
– Я убью ее!
– вспыхнул он, неожиданно для самого себя.
– Если вы хотите убить не себя, а ее - это уже первый этап к выздоровлению, - деловито похвалила его врач.
– Сконцентрируйтесь на этой мысли, обсосите ее со всех сторон, переварите и… выплюньте на фиг!
Тася вдруг залихватски рассмеялась.
– Потому что Мария здесь совершенно ни при чем. Она такая, какая она есть, и Бог ей судья. А на самом деле…
И нежданно, подпрыгнув на одной ножке и сотворив замысловатый пируэт в воздухе, врачиха радостно запела в голос:
И понапрасну не надо, разные причины не надо
Нам искать, конечно, не надо - нет их все равно!
Нет их все равно!
Любовь одна виновата, лишь она во всем виновата,
Лишь она всегда виновата - то-то и оно!
То-то и оно!
– Быть может, искать истину в любви так же глупо, как в вине. Но если у меня будет выбор умереть от любви или от алкоголизма, цирроза печени или заворота кишок, я все-таки предпочту любовь. Потому что любовь выше правды, истины и боли!
– торжественно пробубнил он.
–
– После этого у больных всегда наступает заметное облегчение.
– Ради любви люди совершали великие подвиги!
– не унимался Виктор. (Он думал всю ночь и теперь бился в припадке патетического вдохновения.)
– Угу, - фыркнула врач, - а также вешались, стрелялись, топились, убивали друг друга и проводили месяцы, а порой и годы в страшных душевных муках.
– От любви умирали лучшие люди!
– Это было не лучшее, что они сделали.
– Писатели и поэты создавали великие произведения!
– И, между прочим, оказывали тем самым медвежью услугу всему прогрессивному человечеству. Благодаря их нездоровому литературному романтизму, мы до сих пор идеализируем Хосе, убившего Кармен; Рогожина, зарезавшего Настасью Филипповну; Отелло, задушившего Дездемону, и Ромео и Джульетту, которые покончили жизнь самоубийством. Хотя, если бы первый задумался хоть на три минуты, вторая успела бы проснуться, и они оба жили бы долго и счастливо.
– Вы хотите низвести на нет всю мировую литературу!
– Он бунтовал.
– Зачем же?
– спокойно возразила она.
– Именно писатели и поэты первые поняли, что к чему. И начали говорить об этом прямо или косвенно. Вся любовная лирика кишит словами «любовная горячка», «любовное безумие», «что сумасшедший, что влюбленный - одно и то же». А Марсель Пруст даже описал историю любви своего героя как историю болезни.
– А вы неплохо разбираетесь в литературе, - отозвался Виктор. И, тормознув от удивления, незамедлительно лишился своей трибуны.
– Профессия обязывает, - польщенно похвасталась Тася и тут же кинулась его просвещать.
– Поэзия может быть превосходной лечебной терапией. Это называется сублимация. Больной перерабатывает застоявшуюся сексуальную энергию в творческий продукт. Одна моя подруга, после того как прошла у меня курс, пишет по роману каждый раз, когда у нее появляется непреодолимое желание трахаться.
– Мне жаль вашу подругу, - брезгливо отрезал он.
– А по-вашему, быть блядью лучше, чем писательницей?
– взъерепенилась Тася.
– И хорошо еще, если блядью. Ведь обычно женщина сначала раздвигает ноги, а потом накладывает на себя руки. Потому что где-то посредине обязательно влюбится в того, с кем спит.
– Но секс - это здоровье, - искренне возмутился Виктор.
– А жизнь дороже, - отбила Тася и привычно поправила свою аккуратную шапочку. (Виктор заметил, что она делает это каждый раз, когда хочет казаться важной.)
– Но, к сожалению, такое лечение не всегда применяется вовремя даже профессионалами, - продолжала она, серьезно насупившись.
– Вот Маяковский застрелился, когда Вероника Полонская отправилась на репетицию, вместо того чтобы остаться и потрахаться с ним. И подумайте, сколько человечество вздыхало, что современная медицина уже располагает средствами, чтобы вылечить Пушкина от ранения на дуэли. А кто подумал о бедняге Маяковском? Хотя, попадись он мне в руки, я бы тут же воскресила людям гения. Да и скольких суицидальных писателей и поэтов можно было вылечить от несчастной любви и тем самым сохранить им жизнь?