Любовь - не сахар, сахар - не любовь
Шрифт:
– Нехорошо стричь вены маникюрными ножницами! Они не для этого предназначены.
– Кто?
– пьяно спросил он спросонья.
– И ножницы, и вены.
– Голос был безапелляционен и свято уверен в собственной правоте.
Темнота догорела и рассеялась дымом. В воздухе пахло хлоркой. Виктор мучительно открыл глаза. Прямо над ним хищно насупился покрытый трещинами желтушно-белый потолок - чужой, недоброжелательный, неумолимо-казенный.
– Где я?
– испуганно взмолился к нему Виктор. Но потолок его проигнорировал. А на
– Вы в больнице.
– Голос звучал справа.
Виктор повернул голову. Рядом с его кроватью стояла малорослая девица в белой докторской шапочке. Шапочка была очень амбициозна. Девица тоже. На ногах у нее красовались остроносые туфельки с умилительными бантиками. В руках - сияла лакированной кожей угрожающе-черная папка. На лице - горделивая ответственность за светлое будущее человечества…
– Вы пытались покончить жизнь самоубийством и потеряли много крови, - резко протрезвила она его.
– Помните?
Он вспомнил. И у его тоски появилось имя.
Мария, Маша, Машуля… Она бросила его два дня назад.
«Нет, только не это…»
– Я буду жить?
– безнадежно поинтересовался Виктор, еще не зная, какой из двух вариантов ответа вызовет у него большее отвращение.
– Знаете анекдот?
– Непроницаемая красотка загнала свои брови высоко на лоб.
– После операции врач заходит к больному. Больной: «Врач, скажите, я буду жить?» Врач: «А смысл?»
– Никакого, - покорно согласился он.
– Есть еще один вариант.
– Она была непрошибаема.
– «Врач, скажите, я буду жить?» - «Будете, но вам не захочется».
Виктор заторможенно уставился на нее. Барышня была хорошенькой, но убийственно-серьезной. Юное щекастое личико в сочетании с жесткими льдинками глаз. Пухлые, по-детски обиженные, но чрезвычайно упертые губы. На груди гордо возлежала толстая коса. Просто Надежда Крупская в лучшие годы. Не женщина, а настоящий друг человека.
– Так вот, - нахмурилась новоявленная Константиновна, - вынуждена вас разочаровать - вы жить будете. И как ваш лечащий врач я обещаю, что заставлю вас хотеть этого. Но, - она вдруг улыбнулась так радостно, словно собиралась объявить о долгожданной победе коммунизма во всем мире, - вылечить вас будет нетрудно. Я специализируюсь как раз на вашей болезни. И можете считать себя счастливчиком, потому что на всю Украину я - единственный специалист в данной области.
Виктор не слушал. Ее слова просачивались сквозь мозг, как сквозь частое сито. А тоска уже подобралась к горлу и осторожно обняла его шею ласковыми пальцами умелого палача. Хотелось умереть…
– К сожалению, - безразлично изрек он, - я совершенно здоров. Но… - Виктор невесело растянул губы в сером оскале, - знаете анекдот? Двое врачей стоят над постелью больного. И один другого спрашивает: «Ну что, лечить будем, или пусть живет?»
– Спасибо, - серьезно поблагодарила его лечащая Крупская, - я не знала. Хорошо, что рассказали - я коллекционирую анекдоты про врачей. Это
«Та-ак, и врач у меня больная», - хмуро констатировал несчастный. Впрочем, ему было все равно.
– Короче, - горестно махнул он рукой, - лечите от чего хотите, только побыстрее и насмерть.
– Пардон, но ни побыстрее, ни насмерть - не получится, - беспардонно отрикошетила она.
– Я же сказала, что ваша болезнь излечима. Хотя и очень опасна.
– А какая у меня болезнь?
– отозвался он с тусклой надеждой на рак.
– Любовь, - злобно констатировала девица без намека на улыбку.
Виктор вытаращил глаза. Это было слишком.
– Да пошли вы!…
– Таина Вениаминовна, - любезно подсказала она.
– Но можете называть меня просто Тася или Тая.
– Пошли вы, Тася… - злобно рявкнул он и, смачно уточнив куда именно, демонстративно отвернулся к стене.
Нимало не смутившись, барышня подсела к его кровати и открыла свою папку.
– Судя из вашей истории болезни, - начала она тоном закоренелой зануды, намеревающейся уморить всех близпролетающих мух, - вы перерезали себе вены ножницами, предварительно написав предсмертную записку: «Прошу никого не винить. Но Мария ушла. А я люблю ее и не могу без нее жить…»
Воспоминание взвыло внутри, будто голодная собака на могиле хозяина.
– Заткнитесь!
– отчаянно огрызнулся он.
– И без вас тошно…
– Значит, вы жалуетесь на тошноту?
– как-то нездорово обрадовалась врачиха.
– Так и запишем.
– Таина Вениаминовна сосредоточенно нацарапала что-то в своем блокнотике.
– Жалуется на тошноту, состояние - нервное, неуравновешенное, апатия сменяется взрывами гнева, настроение - пессимистическое. Мечтает умереть. Кстати, вам, наверное, будет интересно, что имя Мария произошло от старинного имени Мара - смерть. Впрочем, отбросим метафизику…
Но раньше, чем она успела ее отбросить, Виктор отшвырнул хилое больничное одеяло и, подорвавшись с постели, взорвался во все горло, истерично дубася пол босыми ногами:
– Замолчите! Если вы скажете хоть слово про эту женщину, я убью вас!
Тася подскочила от неожиданности, но не испугалась, а лишь тщательно посмотрела на него.
– Вы ненормальная!… - грозно зафиналил он и вдруг резко отшатнулся, порезавшись об ее колючий прищур.
– Ошибаетесь!
«Надежда Константиновна» глядела на него, как Ленин на буржуазию. Она аккуратно поправила накрахмаленную шапочку и вдруг стала удивительно жесткой, несмотря на всю свою физическую мелкость и пухлость.
– Это вы - ненормальный, - мрачно отчеканила врач.
– А потому находитесь сейчас в психиатрической лечебнице. И если будете буянить, я вызову санитаров. Вот и все, чего вы добьетесь, уважаемый Виктор Андреевич. Потому что я не выпущу вас отсюда до тех пор, пока вы не избавитесь от ваших патогенных переживаний и маниакальных суицидальных наклонностей.
Это был приговор.
– Так значит, - офигело уточнил он, неуклюже замерев на месте, - я в Павловке?
Она кивнула демонстративней, чем статуя Командора. Ее шапочка была неумолима.