Любовь по-французски. О чем умолчал Дюма

Сотникова Наталия Николаевна

Таким образом, Джордж, по всей видимости, осенью 1610 года отправился во Францию. После отплытия он познакомился со своим ровесником Джоном Элиотом (1592–1632), дворянином из старинного рода, и подружился с ним. Оба были молоды, веселы, полны жизненного задора и склонны ко всякого рода приключениям. Забегая вперед, скажем, что эта дружба долго связывала их, хотя впоследствии Джон, превратившийся в заметного политика, стал в оппозицию к Джорджу, всячески борясь за свободы и привилегии парламента. Ему пришлось заплатить за это заключением в Тауэр и ранней смертью в темнице.

После нескольких месяцев Джон Элиот отправился далее в Италию, а Джордж Вильерс остался во Франции и прожил там три года. Об этом периоде его жизни не

известно почти ничего, и можно только предполагать, какой запас познаний и навыков вынес молодой человек из столь длительного пребывания в Париже. Надо сказать, что в то время столица Франции представляла собой весьма любопытное зрелище, полное удивительных контрастов. На его грязных узких улочках кипела бурная торговая, общественная и криминальная жизнь, ночью же наступало полное раздолье для всех видов тяжких преступлений. Питательной средой для правонарушений служили так называемые «дворы чудес», трущобы, где обитали несколько тысяч татей, готовых на самые злодейские деяния. Своим названием они были обязаны тому, что влачившие в них нелегкое существование крепкие ребята с дурными наклонностями, промышлявшие по ночам разбоем, с рассветом нередко преображались в немощных и увечных попрошаек, успешно обчищавших карманы и кошельки честных подданных короны.

Что же касается сливок парижского общества, дворян, то, как писал в ту пору английский посол, «ни один француз не считается достойной личностью, если он не убил человека на дуэли». Честь дворянина являлась первостепенной ценностью, которая ставилась выше жизни. Так, в течение 1609 года погибли две тысячи дуэлянтов, и эта печальная тенденция в будущем угрожала дальнейшим ростом. Нравы двора Генриха IV были весьма грубы и малокультурны, но уже сказалось влияние эпохи Возрождения и утонченных итальянских дворов. Во французском обществе начали придавать все большее значение красивому языку и благородству отношений. От искусства требовали как можно большего удаления от низменной действительности как в сюжете, так и в языке.

В ход пошли рыцарский роман времен раннего феодализма и лирика с ее культом прекрасной дамы и изящной куртуазности. В том же 1609 году вышел в свет роман Оноре д’Юрфе «Астрея», события которого разворачиваются в Галлии в IV веке. Действующими лицами являются рыцари и нимфы, идеальные пастухи и пастушки, друиды и весталки. Здесь царствует галантная любовь, а герой романа Селадон, безупречный во всех отношениях влюбленный, приобрел такую популярность, что имя его стало нарицательным. «Астрея» пользовалась бешеным успехом и ввела моду на чистую любовь, элегии, утонченные чувства, изысканные манеры. Господа и дамы ломали комедию, изображая идеальных влюбленных.

Джордж Вильерс вкусил понемногу всего. Он посещал знаменитую школу верховой езды сьера Плювинеля и брал уроки фехтования у известных мастеров, благодаря которым французская школа этого благородного вида спорта потеснила итальянскую. Встречи с необузданными дуэлянтами укрепили в нем ту устрашающую смелость и неукротимый пыл в действии, который столь прославляли его биографы. Он обучился французскому языку и манере говорить ясно, гармонично и убедительно. Своей изысканной любезностью, изяществом держаться, любви к искусствам он также в некоторой степени обязан пребыванию в Париже.

Джордж побывал и в Лувре, полном заговорщиков, священников и ворожей, возможно, позавидовал могуществу Кончини, тогдашнего фаворита регентши Марии Медичи. Его восхитили праздники, устроенные на Королевской площади по случаю помолвки монарха-подростка Людовика ХIII с испанской инфантой Анной Австрийской. Но он уехал до прибытия принцессы и не увидел Ришелье, который тогда еще прозябал в своей епархии в Люсоне.

В 1613 году Джордж Вильерс покинул Францию, возвратился в родные пенаты и провел несколько месяцев в Гудби-холл, наслаждаясь тишиной и спокойствием сельской жизни.

Именно тогда появилась первая из немногих

женщин, которым судьба милостиво предоставила возможность оставить след в его жизни. Энн Эстон была дочерью Роджера Эстона, бывшего брадобрея короля, который, невзирая на довольно низкое происхождение, дорос до должности гардеробмейстера. Девушка рано осталась сиротой, обладательницей крупного состояния и, похоже, была не лишена привлекательности. Подтолкнула ли его к этой богатой девице мать, позарившаяся на значительное приданое? Был ли причиной какой-то внезапный порыв с его стороны, которыми столь богата его жизнь? Точно известно лишь то, что состоялась помолвка и девица воспылала страстью к своему жениху.

Однако опекуны девушки не разделяли ее восторгов. Годовой доход Джорджа составлял всего пятьдесят фунтов, что разительно отличалось от обеспеченности Энн. Опекуны требовали по меньшей мере восемьдесят фунтов. Переговоры, более смахивавшие на препирательства двух торгашей, были в самом разгаре, когда в Гудби-холл поступило послание от герцога Леннокса, который призывал Мэри Бомон не мешкать с отправкой сына ко двору, обещая ему свое покровительство. Французский посол, рассказывая об этом, утверждал, что герцог уже тогда планировал противопоставить графу Сомерсету соперника в лице своего ставленника.

Двадцатидвухлетний Джордж представлял собой худощавого юношу, чрезвычайно высокого, с длинными стройными ногами. Как писал один из его современников, «каждый из его членов казался имеющим совершенные пропорции, и трудно было сказать, чем именно он берет, то ли своей силой, то ли изяществом». В глазах озорное выражение сменялось нежным, лоб был открытым, нос прямым, рот чувственным с четко очерченными губами – сущий прекрасный принц из сказки! Его юношеская свежесть придавала еще большую трогательность этому обаянию, этой приятной манере общения, этому чарующему голосу, которыми так восторгались современники, не состоявшие в стане его врагов. Никакой претенциозности, ничего деланного и фальшивого! Джордж Вильерс излучал здоровье, радость жизни, желание быть любимым и любить самому. Юноша обладал не только из ряда вон выходящей красотой, но и изяществом манер, учтивостью, непосредственным заразительным весельем и даром нравиться. От него исходило какое-то непередаваемое обаяние, которое, похоже, должно было покорить и короля. Но Иаков, по своей природе весьма робкий, полностью подпавший под влияние графа Сомерсета, вряд ли был способен самостоятельно решиться на смену фаворита. Необходимо было подтолкнуть его к этому ответственному шагу, и показать товар, а скорее, наживку заговорщиков, лицом.

Лица, заинтересованные в смещении графа Сомерсета, были вынуждены скрепя сердце отказаться от своей традиционной английской прижимистости и сброситься на одежду, экипировку и все прочее, необходимое для достойного снаряжения придворного того времени. Двор короля Иакова отличался своей роскошью, превосходя в этом даже французский, страдавший от неуемной жадности фаворитов регентши Марии Медичи, Кончино Кончини и Леоноры Галигаи. Если при Елизавете I на нужды двора ассигновалось 27 тысяч фунтов, в 1614 году эта сумма выросла до 150 тысяч. Одежду шили в основном из атласа, бархата, золотой и серебряной парчи, вдобавок придворных охватила какая-то неудержимая страсть к драгоценностям, которыми в изобилии украшали себя как женщины, так и мужчины. В бешеной моде были дорогостоящие кружева, огромные воротники и манжеты, кружевами отделывали даже сапоги. Оружие и доспехи должны были быть самого высокого качества, желательно, от лучших итальянских оружейников. Мужчины, не менее чем женщины, стали прибегать к косметике, притираниям, духам и румянам. Естественно, стоило все это немалые деньги, и безденежному молодому человеку приобрести полную экипировку было не под силу, а король придавал большое значение внешнему виду придворных. К тому же, было необходимо внедрить молодца в ближний круг монарха.