Любовь по-испански
Шрифт:
подходящую ко мне Веру. Еще одна английская поговорка, которую я не знаю.
— Боюсь, я не понимаю.
Она дарит мне нежную, но уставшую улыбку, и садится на подлокотник кресла. Я
мгновенно оборачиваю свои руки вокруг талии и опускаю девушку к себе на колени, где
она расслабляется и пьяно хихикает, волосы скрывают ее ехидную ухмылку.
— Поясни, — требую я, — или я буду наказывать тебя поцелуями.
Она поднимает удивлённо брови.
— Сопровождаемые
Я пожал плечами, радуясь ее игривому настроению.
— Это можно устроить. Теперь растолкуй мне, моя Эстрелла.
Она вздыхает и утыкается губами в мою шею. Я не могу сдержать ни легкого
стона, вырывающегося из меня, ни твердеющего ствола, упирающегося в ее попку. Это
будет приятное, такое приятное ощущение – просто отдаться физическому наслаждению, отбросить все душевные терзания прочь. Я закрываю глаза и борюсь с желанием сгрести
ее в охапку и унести в спальню, к единственному известному мне способу заставить ее
чувствовать себя в безопасности и удовлетворенной, единственному способу скрыться в
такое время, как это.
— Фурия в аду – ничто по сравнению с брошенной женщиной, — говорит она
напротив моей шеи, — это поговорка. Не знаю, откуда она, но она говорит о том, что нет
ничего более пугающего разозленной суки. — Она замолкает, втягивая воздух, и я знаю о
ее страхе, будто Вера сказала что-то дурное. — Прости, — добавляет быстро, и я
чувствую, как напрягается ее тело под моими пальцами. — Я не имела в виду, что Изабель
– сука.
Она все еще, по ее словам, такая капризная в эти дни, как будто во второй раз ищет
смысл своего бытия. Я положил руку на ее затылок, позволяя волосам струиться между
моими пальцами.
— Я знаю, — заверяю ее. — И да, она – сука.
И это я еще преуменьшил.
— Разве ты можешь ее в этом винить? — спрашивает она, голос повышается на
несколько тонов, и, когда она отстраняется от меня, я вижу слезы на ее глазах. Это
разбивает мне сердце. Я начинаю уставать от ощущения постоянно разбитого сердца и
знаю, что в скором времени это не изменится. Каждый день новая проблема сваливается
на нас и в сердце появляется новая трещина.
— Нет, — честно отвечаю. – Я не могу судить ее.
Между нами повисает тишина, тяжелая, как полог. Вера наконец прочищает горло.
— Ей будет больно еще долгое время, — говорит Вера. — Она будет зла. Это не
пройдет. Я думала, что все уже позади, что она будет двигаться дальше. Вы в разводе уже
год и, если она все еще злится весь этот год...
— Она злится из-за моего возвращения в Атлетико, — отвечаю я. — Она злится из-
за
идиоткой. Если бы я просто повесил голову, она бы этого не делала.
— Но ты не можешь проживать свою жизнь в страхе, Матео, — говорит она.
Я улыбаюсь Вере и убираю с ее лица волосы, подсвеченные закатным солнцем.
— Так же, как и ты.
Она облокачивается на меня – впитываясь, подчиняясь, сливаясь. Она моя вторая
кожа. Она – часть меня, от которой я не могу оторваться. Я молюсь, чтобы мне никогда и
не пришлось. Я молюсь, чтобы мы выстояли. Какие бы преграды не встретились нам на
пути.
И я могу почувствовать приближение этого напряжения, бури, вздымающейся
каждый день. Я так сильно боюсь, что мой план не сработает или, когда она выяснит, что
не сможет найти работу и пойти учиться. Я так боюсь, что звезды однажды отберут ее
сияние у меня.
Я беру ее на руки и она, со всеми своими мягкими формами, весит не больше
перышка. Я несу ее по коридору, в спальню и на кровать. Она сияет в охристом свете, проникающем с улицы, через окно, и в очень короткий период мы оба обнажены, я
возвышаюсь над ней, поднимаю ее руки над головой и насыщаюсь телом, как самым
красивым, изысканным вином.
Я буду насыщаться ею, пока это все не закончится, поглощать, пока это все, что
нам остается. Я толкаюсь в нее и позволяю своему голоду взять верх, позволяю своему
голоду отнести нас в лучшее место.
Жарко, медленно и быстротечно. Быстротечно.
Проснувшись на следующее утро в объятиях друг друга, мы видим, что солнце уже
светит в окна и такое чувство, что только мы и есть друг у друга, и ничего больше не
осталось.
Возможно, так оно всегда и было.
***
Погружаюсь в работу. Приезжаю на стадион рано и уезжаю поздно, но даже это не
отпугивает фотографов, которые иногда ждут на дороге, чтобы мельком увидеть меня. Я
не могу этого понять, почему фото меня, даже просто забирающегося в машину, так много
значит для них, но со временем я перестал стараться понять.
Вера тоже занимается делом, заполняя бумаги для обучения и прячась. Несколько
раз Клаудия звонила и приходила, тогда они развлекались, напиваясь и танцуя в гостиной.
Я начинаю чувствовать себя родителем, растящим ребенка. Она даже перестала брать
уроки испанского, вместо этого языку учу я. Так же сильно, как не люблю, когда Вера
уходит на прогулку, я понимаю, что ей нужно оторваться и повеселиться. Она слишком