Любовь поневоле
Шрифт:
И повёл бровями – мол, додумывай сама. На эту провокацию я не купилась – тихо фыркнув, решила пройти мимо, в сторону кухни, но тут Курьянов нарочно продемонстрировал мне злосчастное утреннее полотенчико. Даже не просто продемонстрировал – он зарылся в него лицом и несколько раз громко вздохнул.
– Вот до чего ты меня довела, - опуская полотенчико вниз и явно придуриваясь, пожаловался Михаил. – Могла бы пожалеть человека - и хотя бы поцеловать.
– За что это? – ляпнула я невпопад.
– Как это за что? – почти оскорбился Курьянов. – За полотенце вот.
И даже мне его ещё раз продемонстрировал.
Ну, ни дать – ни взять, мальчишка из выпускного класса.
Эх, вы, Михаил Константинович. Не на ту напали.
– Оставь его себе, если уж оно тебе так понравилось, - улыбнулась я акульей улыбкой. – А лучше, возьми с полки чистое. Это более… гигиенично. А если нашему гостю так уж необходимо скрасить досуг – думаю, мы оба знаем, кому надо звонить. Там, говорят, и блондинок вызывают, и мулаток.
Курьянов даже в лице переменился от моего ответа – вот как я его уделала.
– Дашунь, - отложив полотенце в сторону, спокойно протянул он. – А фильм – то вчерашний ты так и не досмотрела.
– Хммм…. – ещё не понимая, куда он клонит, я пожала плечами. – Почему же? Я его уже видела целиком – и не один.
– Значит, ещё хуже, - задумчиво произнес Михаил. – Не поняла.
– Что именно?
– Что за слова иногда приходится извиняться. – Ровным тоном ответил Курьянов. – И знаешь, ты ещё пока это в силу своего возраста не можешь понять, но… Молодые принципиальные девушки когда – нибудь тоже взрослеют - и превращаются в сварливых неустроенных женщин.
– Простите, - сжала я зубы, понимая, что мне совершенно не нравится этот разговор. – Я не настроена сейчас обсуждать советский кинематограф.
– Какая жалость, - иронично хмыкнул Курьянов, и... полез обратно в бумаги, тем самым первым завершая наш разговор.
Глава 14
После этого в доме воцарилась тишина и … некоторая отчуждённость.
Курьянов был до приторности вежлив, до скрежета зубов корректен и обходителен.
«Спасибо», «Пожалуйста», «Будьте любезны»…
И никаких тебе «Дашуль» - только «Дарья», никаких панибратств, никакого совместных ужинов.
Я, конечно, понимала, что сама накосячила – но как поправить ситуацию, не знала.
Да, да, это может показаться смешно, но будучи хорошей девочкой – отличницей и в школе, и в универе, этому жизненному навыку научиться я не успела – и теперь пребывала в полной растерянности. Нельзя же просто так подойти и поцеловать мужчину… когда он пьёт воду, к примеру. Или ест. Или бьёт по груше.
В остальное время, Курьянов теперь пропадал в своей комнате – оставив весь дом в моём полном распоряжении.
А целуется он, кстати, классно.
Вздохнув, я с тоской посмотрела на черный двор – пытаясь найти ответ у весенних звёзд. Хотя… Стоп!
Я вспомнила про любовный роман, где брат жениха оказался той ещё скотиной. Там, в этой книге, помнится, был один момент, когда этот самый брат жениха – целый маркиз – поссорился с главной героиней. Так себе, конечно, ресурс для поиска информации – но с другой стороны, авторы любовных романов точно знают об отношениях между мужчиной и женщиной больше, чем я.
Как же она тогда…
Закусив губу, я ринулась во двор, не обращая внимая на то, что уже поздно, холодно - а фонарь на улице почему – то не включён: видимо,
Добежав в тонкой футболке до шашлычницы, я почти на ощупь нашла книгу – точнее то, что от неё осталось. К сожалению, то немногое, что уцелело от огня – было уничтожено дождями.
Свет из открытого дверного проёма на минуту мигнул – как будто его заслонили, и появился вновь. Но я успела уловить тень от удаляющейся спины Курьянова. То есть он прошёл по коридору мимо открытой двери – и даже не выглянул наружу… Отчего – то мне в этот момент больше всего хотелось, чтобы знакомый мужской голос с доброй усмешкой в интонации поинтересовался:
– Опять шашлык собралась жарить, Дашунь? В такое время?
Но нет. Он просто прошёл мимо.
Если честно, то я не знаю, сколько бы всё это ещё продолжалось, но помириться нам помогла книга. Нет, не злосчастный любовный роман, который так и остался дожидаться шашлыков и погожего дня в шашлычнице.
Помогла классика – сам Лев Николаевич.
Тем же вечером, признав своё полное поражение в межличностных отношениях, я отправилась в свою комнату предаваться тоске. Переслушав половину плейлиста Паваротти, я залипла «В контакте», просматривая разные группы. И как – то случайно наткнулась на статью о том, почему, собственно, умерла маленькая княгиня - жена Андрея Болконского. В статье говорилось, что ей сделали кесарево – точнее, просто вынули ребенка из матери, разрезав её по живому – потому что зашивать такие раны тогда ещё не умели. И уже погуглив, нашла, что подобные операции проводились только в том случае, если мать спасти уже не могли.
Как такое возможно? Как Лев Николаевич мог так детально описывать ранение и гибель князя Андрея – и совсем не уделить никакого внимания его жене?
Я не могла в это поверить.
Пришлось даже лезть на полку, чтобы найти нужный том – и отыскать место, где говорилось о смерти маленькой княгини.
«Какая-то женщина вышла из её комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно-животные стоны слышались из-за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить её. Дверь держал кто-то.— Нельзя, нельзя! — проговорил оттуда испуганный голос. Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик — не её крик — она не могла так кричать — раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к её двери; крик замолк, но послышался другой крик, крик ребенка.«Зачем принесли туда ребенка? — подумал в первую секунду князь Андрей. — Ребенок? Какой?.. Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?»Когда он вдруг понял все радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел её пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном детском робком личике с губкой, покрытой черными волосиками.«Я вас всех любила и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали? Ах, что вы со мной сделали?» — говорило её прелестное, жалкое мертвое лицо.»