Любовь поневоле
Шрифт:
Вот же оно! Прямое свидетельство – в самом тексте. Маленькая княжна умерла не от осложнений после родов, не от кровотечений после разрывов, не от инфекции. Она умерла от действий акушера, который и не думал её спасать!
Захлопнув книгу, я растерянно уставилась на стену напротив. Почему, почему Лев Толстой не сакцентировал на этом внимания? Почему такая страшная смерть, от которой умерло, несомненно, огромное количество женщин, почему пережитые ими страдания так скупо описаны мастером?
Остро ощущая несправедливость, идущую от «Войны
Собрав обе книги, я побежала вниз – к шашлычнице, на ходу решив завернуть на кухню. Там, на одной из полок стоял папин неприкосновенный запас – пара бутылок Темрюкского коньяка.
Отвинтив крышку у початой бутылки, я щедро плесканула себе в стакан – и выпила, отчаянно выдыхая после этого.
А потом понеслась вместе с книжками и зажигалкой на улицу – жечь книги. Сжигать эту долбанную историю, где автор только и может, что бесконечно описывать метания мужчин по делу и без. Этот желчный Андрей, этот недотёпистый Пьер. А тут женщина – умерла в мучениях. И всего одна страница.
Как же так, а?
Я плакала, жгла книгу – и не понимала, как раньше эта деталь могла пройти мимо меня. Ведь мы проходили этот роман и в школе, и в университете. Но почему… почему мы все всегда считали, что смерть солдата на войне – это страшное, непоправимое происшествие; а женщина, умершая родами – всего лишь « естественное проявление вещей». Разве женщины страдают меньше? Меньше испытывают боль?
Запалив второй том, я решила вернуться в дом, чтобы ещё выпить немного папиного коньяка – оказывается, это штука отлично согревала. И в этот самый момент уткнулась носом в твёрдую грудь своего соседа.
– Что делаем? – вежливо поинтересовался Курьянов, поглядывая в сторону огня. – Оу, да кто- то уже добрался до классики. Даш, чем тебе Толстой не угодил,а?
А меня так душила обнаруженная несправедливость, что я снова разрыдалась – от горя уткнувшись Курьянову в грудь лицом.
– Ох… как же с вами, с хорошими девочками трудно, - пробубнил он, поднимая меня на руки. – Пошли в дом, поджигательница.
Икнув, я сильнее прижалась к Курьянову – и оттого не сразу поняла, что идем мы с ним… на кухню.
Почему не в гостиную? Там удобнее было бы «приземлится». И вообще…
– …мне в ванну надо, - пробубнила я, когда Михаил, донеся до кухни, опустил меня на стул. – Умыться.
– Ну уж нет, - фыркнул Курьянов, деятельно рыская что – то по кухонным шкафам.
Вытащив из дальнего ящика тонкую льняную салфетку – одну из тех, что мама купила для торжественных случаев, Михаил смочил эту самую салфетку водой, повернулся ко мне и, присев на корточки, принялся вытирать моё заплаканное лицо. – Тебя нельзя сейчас никуда отпускать.
– Это почему? – обиженно нахохлилась я.
– Потому что ты снова превратишься
Прищурив один глаз, я на всякий случай спросила:
– Ты понимаешь, что мышка звучит …почти обидно?
– Не выдумай, - закусил губу Курьянов. Он что, хотел засмеяться????
– Это симпатичные, маленькие зверьки.
– Всеядные грызуны, – продолжала я гнуть свою линию. Ну не нравилось мне, когда меня сравнивают с мышью.
– Всеядные – это даже очень хорошо, - подтвердил Курьянов. – Одними салатными листьями я тоже не наедаюсь. Я поесть люблю.
– Я тоже, - вырвалось у меня против воли – отчего Курьянов всё – таки не сдержался – заржал.
Убрав в сторону салфетку, он поднялся во весь рост и подмигнул мне.
– А теперь я буду учить тебя пить коньяк.
– Так я уже… - я растерянно кивнула на бутылку. Курьянов даже поморщился.
– Дашка, прекрати мне. Кто так пьёт коньяк? И вообще, не позорь отца.
– Так папа же почти не пьёт. И вообще, он больше вино любит – белое, чтобы холодное- прехолодное, почти ледяное.
– Не наговаривай на своего батю. Коньяк он держит неплохой – значит, разбирается.
– Миш, - я прищурилась. – Ты мне скажи, я с тобой не сопьюсь?
Мне тут же шутливо щёлкнули по носу.
– Нет. Если позаботишься о закуске.
Но в холодильник первым полез он сам – инспектировать предполагаемую «закуску». Я было хотела пока предложить помыть лимончик, но вовремя отдёрнула руку - вспомнила, что только очень плохой коньяк подают с лимоном – хорошему коньяку запах цитрусового лишь вредит.
Курьянов, уловивший моё короткое движение, довольно заурчал.
– Всё – таки, в азах ты разбираешься… А говорила, отец больше по вину.
– Нет, он, правда, чаще пьёт вино. Коньяк – только если заболевает. И, кстати, папа всегда закусывает коньяк именно лимоном – чтобы и алкоголь, и витамин С в паре уничтожили вирус.
– А тогда откуда же ты…
– В одной из передач « Что? Где? Когда?» рассказывали. Я как- то раз пересматривала выпуски со старым ведущим – такой интересный дядька был – ну и там был вопрос про коньяк и кружок лимона с солью и кофе.
– «Что? Где? Когда?» - уточнил Курьянов.
Я кивнула.
– С Ворошиловым?
Я снова кивнула.
А Курьянов прищурился.
– Знаешь, скорее всего, в вашей семье сопьюсь я.
Но на самом деле спились мы оба. Точнее, напились.
Хотя, если так и дальше пойдет …
К счастью, всего того, что мы творили тем вечером (скорее даже ночью), я не запомнила. Повторюсь: к счастью.
Спасибо тебе, избирательная память Дарьи Бережко.
Нет, сначала всё начиналось чинно и благородно.
Курьянов вытащил откуда – то большие пузатые стаканы – разлил в них коньяк, предложив мне покатать бокал в руках, чтобы согреть спиртное теплом своих ладоней.