Любовь поры кровавых дождей

Цицишвили Георгий Шалвович

— Что поделаешь, — успокоил я его, — временное пребывание в штабе необходимо каждому командиру, без этого ему не вырасти.

— А мне не нужно расти. Мне нужно воевать. Я готов всю войну оставаться командиром батареи. А в штаб пусть меня забирают, коли надо, после войны. Если каких-то знаний мне недостает, потом пополню. Разве ж сейчас до этого? Сейчас надо стрелять! А уж это я умею делать лучше других, и нельзя меня от этого дела отлучать, Знаешь, как я просил не назначать меня командиром дивизиона! Да никто и слушать не пожелал! И не поверил никто — решили, что я лицемерю… Вот так-то, брат!

Колосков

крепко пожал мне руку, потом, словно решив, что этого мало, сердечно обнял, подержал несколько минут в тисках своих длинных рук, резко повернулся и на своих журавлиных ногах быстро зашагал прочь. За ним затрусили оба сержанта, ибо на каждый шаг капитана им приходилось делать не меньше двух…

* * *

Поздней осенью 1942 года случай снова свел нас с Колосковым.

К тому времени я уже командовал дивизионом. Стояла тяжелейшая пора. Ленинград находился в кольце блокады. Мой дивизион был передан только что созданному Волховскому фронту, защищавшему со стороны реки вклинившуюся в расположение противника Вторую ударную армию. Армия оказалась в невероятно сложных условиях — с трех сторон окруженная частями противника, она одним лишь узким коридором осталась связанной с тылом и с другими соединениями.

До сих пор на этом участке немцы не использовали танков из-за болотистой местности. Но когда части Второй армии после неудачного наступления отошли назад, враг укрепился на сухой неширокой возвышенности, получив возможность ввести в дело танки. После появления танков в этом районе мой артиллерийский дивизион срочно перебросили на левый берег Волхова оборонять тот узкий коридор, который с обеих сторон граничил с болотами. Немецкие танки должны были именно через этот коридор идти в наступление, чтобы вторгнуться в расположение наших войск и перекрыть коридор — единственный путь Второй армии к отступлению.

Поэтому позиция моего дивизиона представляла собой особо ответственный участок. Нам было приказано бороться до последней капли крови, ни в коем случае не делать ни шагу назад и не уступать врагу ни пяди этой узкой, жизненно важной артерии.

Все три батареи дивизиона находились друг от друга примерно на расстоянии двухсот метров и составляли достаточно плотное артиллерийское заграждение.

В ночь накануне мы с трудом переправились через полноводный Волхов и яростно вгрызлись в землю, чтобы к рассвету врыть огромные 85-миллиметровые орудия в глубокие окопы и приготовиться к бою. Я остался на батарее, наиболее выдвинутой вперед.

Как только забрезжило утро, мы, тщательно изучив местность, обнаружили, что всего в пятистах метрах от нас находится еще одна батарея. Я решил послать туда кого-нибудь из взводных, чтобы выяснить, к какой части принадлежит эта батарея и кто ею командует. Но, как назло, немцы начали артподготовку, и отправку связного пришлось на время отложить.

Фашистские снаряды пролетали над нами и ложились позади наших окопов. Вражеская артиллерия била по противоположному берегу Волхова, огонь велся яростно и, как всегда, методично.

Мы не вылезали из укрытий и ждали окончания артобстрела. Среди этого томительного ожидания мы вдруг увидели группу из четырех человек, короткими перебежками движущуюся к линии фронта и припадавшую к

земле при каждом орудийном залпе противника. Надо сказать, что действовали они с ловкостью и опытностью поразительной и неуклонно приближались к самой передовой, между нашими первой и второй батареями.

Отчаянная смелость этих людей меня поразила, — очевидно, они так рисковали ради очень важного и не терпящего отлагательств дела.

Из четверки смельчаков особенно выделялся один — он обращал на себя внимание высоченным ростом, размашистым шагом и в то же время какой-то нескладностью. Глядя на него, я почему-то вспомнил Колоскова с его журавлиной походкой. «А что, если это он и есть?» — подумал я, но тотчас отмел эту мысль, ибо считал, что Колосков должен находиться совсем на другом участке фронта.

Артподготовка еще не кончилась, когда со стороны замаскированного укрытия на нас поползли шесть вражеских танков. А немецкая артиллерия снова перенесла огонь в глубь наших позиций, чтобы не повредить свои танки.

Застыв возле орудий, мы ждали приближения танков. Я следил в бинокль за движущимися с омерзительным скрежетом чудовищами и прикидывал в уме, какое орудие нацеливать на какой танк.

В эти минуты я совершенно забыл о том, что перед нами находилась еще одна батарея и что ей первой предстоит отразить атаку противника.

Танки двигались двумя рядами: три по левую сторону от нас, три — по правую.

— Расстояние шестьсот! — крикнул дальномерщик. И в эту минуту, словно напоминая о себе, находившаяся перед нами батарея дала первый залп, и ведущий танк из правой колонны застыл как вкопанный, выпустив струю черного дыма. А ведущий танк левой колонны повернулся вокруг своей оси и тоже остановился, ибо снарядом ему разорвало гусеницу. Следующий за правым ведущим танкист попытался продолжить атаку, но неведомая батарея дала по нему еще один залп, и поврежденный танк, теряя скорость, вскоре замер совсем.

Такой поворот дела, по-видимому, сильно смутил немцев. Убедившись в надежности нашей обороны, уцелевшие танки свернули в сторону и скрылись за холмом, выжидая более подходящего для возобновления атаки момента.

Вражеская артиллерия же не прекращала огня, хотя снаряды их рвались далеко позади нашей батареи. Моя батарея пока не сделала ни одного выстрела.

Не знаю, то ли первый натиск танков носил разведывательный характер, то ли преследовал иные, более локальные цели, но атака больше не повторилась, и мы напрасно проглядели все глаза, боясь пропустить начало наступления.

Когда наконец стемнело и опасность миновала (на нашем фронте немцы никогда не предпринимали ночных наступлений), я решил лично добраться до соседней батареи, чтобы установить, кому она принадлежит, и выразить восхищение ее действиями.

Соседи заметили меня очень скоро и послали навстречу сержанта. Он проверил мои документы и сопроводил к командиру батареи.

Войдя в землянку, я почувствовал, как от едкого дыма заслезились глаза, — вечер стоял холодный, и артиллеристы развели в укрытии огонь. Сначала я ничего разглядеть не мог, но, немного освоясь, увидел, что на куске жести горел костер, вокруг которого обогревались несколько человек. Все они молча обернулись в мою сторону. Наконец один из них заговорил: