Любовь поры кровавых дождей
Шрифт:
Здесь обосновался и Ленинградский театр оперетты. Его спектакли шли не то в местном театре, не то в районном Доме культуры, точно не помню.
…Мы лихо промчались по городу на грузовой машине и остановились перед гарнизонной баней.
Я удивился: какого черта, думаю, нам тут понадобилось?
Длинное каменное строение, в котором помещалась баня, соседствовало с двухэтажным деревянным домом. Мы поднялись по ветхой, с поломанными ступенями и шатающимися перилами лестнице на второй этаж и, пройдя
Прокопенко, не постучавшись, открыл ее так уверенно, точно входил в собственную квартиру.
Я вошел вслед за ним.
В просторной комнате за письменным столом сидели, уткнувшись в какие-то бумаги, две женщины.
— Привет славному коллективу гвардейской бани в лице ее начальника и замначальника! — Прокопенко вытянулся, уставившись на женщин своими маленькими косящими глазками. Потом, делая вид, будто аккомпанирует себе на гитаре, замурлыкал: — «Моя пушинка, моя былинка, моя царица, царица грез…»
А я тем временем рассматривал обеих женщин.
Одна из них была крупная, сильная, могучая — как раз в моем вкусе. Толстая коса вокруг головы, похожая по форме на турецкую феску. На щеке — темная родинка. Вся ее внешность спокойной, красивой, здоровой женщины говорила о недюжинной внутренней силе и об уверенности в себе.
С минуту она молчала, с неудовольствием смотрела на Прокопенко, стоявшего перед ней в театральной позе, а потом пристыдила его, словно маленького:
— Довольно куражиться, как вам не надоели эти кривляния и дешевые опереточные приемы?
Прокопенко, хоть и не сразу прекратил серенаду, но явно сконфузился.
Его смущение не ускользнуло от меня.
— Что вы меня презираете, это известно. Но, может быть, хоть приятель мой придется вам по душе? Посмотрите только, какой богатырь: целую телку умнет за один присест!
— Ты скажи, дельный ли он человек, а есть всякий умеет! — отозвалась вторая. Это была женщина с невыразительным круглым лицом, с желтыми щербатыми зубами и хриплым голосом.
Дородная молодуха окинула меня внимательным взглядом, но ничего не сказала.
— Вот что, красавицы! — начал Прокопенко таким тоном, словно сообщал какую-то глубокую тайну. — Раз уж вы, дорогая Галина Федоровна, заговорили об оперетте, то мы с капитаном приглашаем вас на сегодняшний спектакль «Свадьба в Малиновке», а после представления пожалуем к вам в гости. Хлеб-соль наша, квартира ваша. Идет?
— Нет, — отрезала та, что с родинкой.
— Ни в коем случае! — подхватила круглолицая и не совсем естественно расхохоталась.
— А что, вы уже ангажированы? — ехидно спросил Прокопенко.
— Ну, давай отсюда, пока мы тебе не всыпали, слышишь! — прикрикнула на него первая.
— Ух, до чего же я не люблю, когда женщина грозится!
—
— Свою ошибку я осознал, исправлюсь, заслужу одобрение. — Старший лейтенант скрестил на груди руки и прислонился спиной к стене.
— Скажи лучше, когда сделаешь кран, как обещал? — спросила круглолицая.
— Какой еще кран? — спросил я, чтобы хоть как-то подключиться к разговору.
Та, у которой были щербатые зубы, принялась мне объяснять. Кран, которым перекрывается вода, находится в мужском отделении; чтобы его закрыть или открыть, приходится входить к мужчинам в раздевалку. А среди мужчин есть такие обормоты-бесстыдники, а то и просто чурбаны, что не отвернуться, не отойдут от крана, даже глаз не опустят, — напротив, пялятся как дураки, разинув рот, и не совестно им выставляться на погляденье в чем мать родила.
— Вот мы и хотим, — заключила она, — чтоб вентиль перенесли из мужской раздевалки в коридор, чтобы не приходилось больше входить к ним… Этот артист Прокопенко никак не соберется дело сделать, обещал уже давно, да все завтраками кормит.
— Я сделаю! — помимо воли слетело у меня с языка, хотя прежде мне никогда не приходилось иметь дело с водопроводом.
— Вот что значит благородный человек! — воскликнула женщина с родинкой.
— Что, что? Ты поставишь кран?! — Прокопенко разразился хохотом. Он смеялся долго, заливисто, смеялся до слез. Я был уверен, что смех этот — деланный, но получалось у него так естественно, что тот, кто его не знал, ничего бы не заметил… — Тоже нашелся мне мастер! Кран берется поставить! Ха-ха-ха! Да какой от тебя прок, ты гвоздя в доску не сумеешь вбить, он у тебя под молотком в узел завяжется!
— А вот поставлю, — сказал я твердо, весь вспыхнув, Прокопенко сразу смолк и внимательно оглядел меня.
— Что ж, в добрый час! — сказал он насмешливо.
Вечер был испорчен с самого начала. Оставаться здесь дольше не имело смысла.
Мы уехали домой, досадуя друг на друга.
Когда мы подъезжали к аэродрому, Прокопенко нарушил молчание:
— Вот что, капитан: сказано, не в свои сани не садись. Не надо путаться в чужие дела.
— От данного мной слова не отступлюсь, — угрюмо ответил я.
— Посмотрим, много ли от этого выиграешь.
— Посмотрим.
На другой день после обеда я взял с собой немолодого сержанта, ведавшего ремонтом пулеметов в моей роте, и, прихватив с собой инструмент, мы отправились в гарнизонную баню.
Надо было видеть удивление обеих женщин, когда мы принялись за дело. Правда, повозились мы немало, но в конце концов сделали что нужно и заслужили благодарность хозяек.
— Ну а теперь пойдете со мной в оперетту? — спросил я красавицу с родинкой.