Любовь поры кровавых дождей
Шрифт:
— Кого? Меня! Да ты что!.. Ты еще не знаешь, с кем имеешь дело.
— И ты пришел, чтоб мне это объяснить?
— Пришел просить тебя быть моим шафером.
— Никак, к свадьбе готовишься?
— Так точно. К свадьбе, да еще какой!
— Ты, Жирасов, часом, не того?
— Терпеть не могу нравоучений, и, прошу, не вздумай сейчас меня поучать. Да все уже решено и подписано. Послушай лучше, что я тебе скажу. Ты, наверное, не знаешь, что я из соседней Вологодской области. Мои родители еще в двадцатых годах переехали из Уфы в Череповец. И я родился в Череповце, километрах в трехстах отсюда. Отец мой кожевник, руководит артелью. У него два громадных
— Не знаю. Тебе видней.
— Километрах в пятнадцати отсюда живет наша кума, за здешним замужем, — не успокаивался Жирасов, — я написал, чтоб наши остановились у нее, а мы с Лизой поедем туда завтра. Я отпрошусь у командира дня на четыре, знаю, отпустит. А вы с Лобовым и Ковалевым приезжайте в субботу; утром приедете, в воскресенье вечером вернетесь. Не обижай друга, соглашайся! Без тебя свадьбе не бывать! Идет?..
— Идет, — вздохнул я и, представьте себе, невольно пришел в самое радужное настроение! До сих пор мне ни разу не приходилось быть шафером на свадьбе, признаться, я и вовсе не бывал на свадьбах, даже в качестве гостя.
Наутро я не сразу пошел к командиру, все думал: удобно ли отпрашиваться? Вообще-то ничего особенного в этом не было: мы находились в тылу и вполне могли отлучиться на пару дней без ущерба для дела.
Командир отпустил нас до воскресенья.
Как было условлено, в субботу за нами заехал крытый брезентом грузовик. В нем уже сидели четыре человека во главе с заместителем начальника госпиталя. Мрачноватый низкорослый капитан, сидевший рядом с шофером, поздоровался с нами, не выходя из кабины.
Командир пулеметного взвода Лобов, арттехник Ковалев и я влезли в кузов с брезентовым верхом и сели на железную скамью вдоль борта. Когда машина двинулась, я разглядел наших спутников. Две женщины в чине старших лейтенантов, прислонясь спиной к кабине, вполголоса беседовали.
Поодаль сидел пожилой светлоусый младший лейтенант, как я узнал позднее, начальник снабжения госпиталя. Отвернув край брезента, закрывающего кузов, он как-то бессмысленно смотрел на дорогу и напевал какую-то бесконечную заунывную песню. С нами младший лейтенант даже не поздоровался и вообще не обращал ни на кого внимания.
Лобов служил раньше в стрелковых частях и, как всякий пехотинец, бравировал своей грубоватостью. Как и Жирасов, он повсюду любил наводить свои порядки.
— Эй, браток, — обратился он к снабженцу, — отдохни чуток, помолчи! Полюбуйся, такая вокруг красота!
Младший лейтенант далеко не сразу внял совету Лобова, он долго оглядывал его с головы до ног, потом достал кисет и принялся сворачивать самокрутку.
Вокруг действительно была сказочная красота!
Дорога шла через густой сосняк. По обе стороны возвышались деревья-гиганты.
Подмораживало, но сухость, характерная для этого края, не давала ощутить холода. Окрашенные солнцем в золотисто-коричневый цвет сосны, казалось, сами источали свет, пропуская лучи сквозь редкие ветки, а темные ели с густыми приспущенными ветвями стояли словно под белыми бурками.
Небо было чистым и безоблачным. Его бирюзовый цвет, казалось, напоминал о весне.
Наш грузовик с цепями на колесах тяжело продвигался вперед. Рыхлый снег затруднял движение. Несколько раз мы переезжали закованную в лед реку Песь.
Нам пришлось проделать всего каких-нибудь полтора десятка километров, а мне казалось, что мы уже целую вечность трясемся по заснеженной дороге.
С грехом пополам мы наконец добрались до села и стоящего на его окраине домика. Трубы живописно дымили. Поднимавшийся в чистое небо дым причудливым орнаментом вырисовывался на лазоревом небосклоне.
Когда наша машина затарахтела возле низкой ограды, из дома навстречу нам высыпали хозяева.
Впереди шел пожилой мужчина саженного роста. Я сразу понял, что это отец Жирасова. Руки у него были такие же длинные, как у сына, и сутулился он точно так же. Жирасов-старший был в меховой душегрейке, с непокрытой головой. Редкие волосы были так тщательно зачесаны набок, что казались склеенными. И хотя рыжая борода, спускавшаяся на грудь, скрывала половину лица, все равно было заметно, что лицо у него такое же вытянутое, как у сына, с выдающимися, крутыми скулами.
За старшим Жирасовым вперевалочку спешила дородная женщина, тоже высокая. Она гостеприимно улыбалась. Это оказалась хозяйка дома, кума Жирасовых Клавдия Петровна.
За ними поспевал и сам Жирасов. Он был в одном кителе. Видно, в доме было жарко натоплено, и разгорячившиеся хозяева не побоялись выскочить налегке.
— Папаша, — каким-то неестественным голосом прокричал Жирасов, когда мы сошлись, — это мой командир и лучший друг капитан Левашов, который дважды спас мне жизнь! — приврал он, чтобы поднять мне цену.
Рыжебородый старик сначала протянул мне руку и долгим испытующим взглядом посмотрел мне в глаза. Потом прижал меня к своей могучей груди и надолго задержал в крепких объятиях. Затем, словно вспомнив о чем-то, отпустил меня, снова поглядел в глаза и расцеловал. Его рыжая борода, курчавившаяся на концах, пахла самогоном и махоркой.
Я смотрел на этого великана и почему-то вспомнил горьковского Илью Артамонова. Будь я режиссером, думал я, непременно бы взял старика на эту роль!
Когда Жирасов-старший закончил церемонию приветствия, я попал в руки хозяйки. Она трижды поцеловала меня крест-накрест, предварительно обтерев губы тыльной стороной руки, и проговорила низким, приятным голосом:
— Добро пожаловать!
Потом сам Жирасов сгреб меня в охапку, приподнял над землей и так сдавил, что у меня дух захватило.
Все это заняло несколько минут. Я чувствовал себя очень неловко, ибо все внимание хозяев было обращено на меня, остальные же гости были предоставлены самим себе. Можно было подумать, что это я был женихом, таким почетом меня окружили!
Мы прошли в холодные сени, затем в теплую переднюю, а оказавшись в горнице, я едва не отпрянул назад: так было жарко, шумно, весело, тесно.