Любовь поры кровавых дождей
Шрифт:
Но наши придумали маленькую хитрость: непосредственно за передовыми позициями протянули маскировочную сеть высотой в четыре метра и длиной около шести километров. Она сослужила нам отличную службу. Это простое, но умное решение особенно пригодилось в период подготовки наступления.
Правда, немцы каждый день обрушивали на эту осточертевшую им сеть артиллерийский и минометный огонь, но, едва темнело, наши саперы снова ее восстанавливали.
Блиндаж командующего артиллерией и его штаба находился в двухстах метрах от этой сети. Соорудить его было поручено
Я возвратился с передовой в полночь и едва добрался до своего блиндажа; каждая пядь земли была занята бойцами, орудиями, наблюдательными пунктами, замаскированными специальными и транспортными автомашинами.
Ложиться спать уже не имело смысла, и я вышел из душного блиндажа.
Стояла удивительная ночь, лунная, теплая, спокойная. Чуть алел восток.
Вдруг справа от нас раздался страшный взрыв. Почти одновременно где-то совсем близко громыхнуло еще оглушительнее. Не прошло и мгновения, как чудовищная канонада сотрясла всю окрестность.
Земля дрожала под ногами, от орудийных вспышек стояло зарево. Вскоре грохот перешел в беспрерывный сотрясающий воздух гул, который мгновенно завладел всем, как завладевает огонь стогом сена.
Началась артиллерийская подготовка…
Затаив дыхание, с каким-то праздничным, торжествующим чувством слушали мы дикую музыку войны.
Казалось, нашу планету изнутри заминировали какие-то волшебники, и теперь взрывы небывалой силы забросят нас куда-то в бесконечное пространство космоса.
Иногда очень хотелось, чтоб на мгновение все смолкло, совсем ненадолго, чтоб слух мог хоть малость передохнуть.
Но вокруг все продолжало громыхать и сотрясаться.
Артиллерийской подготовке всегда сопутствует какая-то скрытая радость, необъяснимая гордость и чувство неведомого восторга.
Ты знаешь, что в эти минуты в логове врага — кромешный ад, дробится камень, кипит железо, воздух дышит огнем, карающий меч смерти разит все и всех. И ты жаждешь, чтоб эта разбушевавшаяся стихия крушила бы все еще сильнее, чтоб она смела с лица земли ненавистного врага.
В этом нечеловеческом, все сотрясающем гуле отчетливо выделялся грохот «катюш», самый страшный, наводящий ужас на врага.
Изредка и на нашей стороне раздавались взрывы. Видимо, вражеская артиллерия пыталась нанести контрудар, но наши пушки быстро заставили ее умолкнуть.
Мы с таким наслаждением слушали адский грохот, словно это были самые чарующие звуки на свете.
И хотя за передовыми позициями стелился плотный туман пыли и дыма (при самом большом желании различить что-либо было просто невозможно), мы словно воочию видели, как крушит наша артиллерия врага.
Едва закончилась артподготовка, как совершенно взбесились рации и полевые телефоны. Одно за другим поступали сведения, информации, рапорты.
Один докладывал обстановку, другой просил помощи, третий что-то диктовал
Я забыл о времени, целый день провел на ногах и до того устал что не чувствовал уже собственного тела, а испытывал то ли какую-то глухую боль, то ли вялость. Но, как ни странно, я все отлично помнил, все запоминал, мозг мой работал четко, без устали.
Так прошла вторая бессонная ночь.
Второй изнурительный день…
Третья ночь…
А на третье утро разведка штаба армии донесла страшную весть: на флангах прорыва немцы начали контрнаступление, бросили в бой новые силы и в настоящее время особенно угрожают левому флангу нашей армии своими дивизиями, переброшенными из Крыма.
Наше наступление, начатое три дня назад, все замедлялось. Чувствовалось, что оно может вот-вот захлебнуться. Атакующие корпуса в секторе главного удара 27, 28 и 29 августа продвинулись всего на один километр. За это время мы взяли лишь один вражеский опорный пункт, а второй обошли стороной. Немцы отчаянно сопротивлялись и вводили в бой все новые и новые дивизии.
Уже на второй день атаки, то есть 28 августа, немцы бросили на наш участок танковую дивизию. Теперь нас предупреждали, что в районе Вороново — Карбусель готовилось контрнаступление немецкой стрелковой дивизии, которую только что самолетами перебросили из Крыма. Ее поддерживал весь резерв двух фашистских дивизий, в их числе несколько танковых батальонов.
Было очевидно, что на нашем участке враг имел численное превосходство, и потому он не преминул бы перейти в контрнаступление. Это подтверждалось данными, полученными из разведывательного отдела армии, а также агентурными сведениями.
Штаб армии был в предельном напряжении.
Срочно разрабатывались новые оперативные мероприятия. Командующий требовал немедленно укрепить артиллерией левый фланг.
30 августа мы узнали, что на Волховском фронте раньше срока пришла в боевое состояние вся наша 2-я армия.
Обстановка постепенно усложнялась.
Я сидел за столом и переносил на карту свежие данные, полученные от связных офицеров по рации, когда ко мне зашел Евжирюхин. Генерал был явно не в духе и не скрывал этого. Он сел на табурет и протянул мне недавно поступившую телефонограмму.
Прочитав ее, я с головы до ног покрылся холодным потом. Сведения были тревожные. Сообщалось, что на левом фланге немцы начали сильную контратаку, их бронетанковые соединения смяли наши передовые части и теперь вклинились к югу от Вороново во вторую линию обороны.
Командование армии обязывало нас поспешно перебросить к месту прорыва артиллерийские части и сделать все возможное, чтоб остановить врага.
Но что мы могли предпринять, когда в опасной зоне у нас одна-единственная артиллерийская часть, и это — бывший мой, а ныне яхонтовский полк… Ну как не вспомнить тут пословицу: «Думы за горами, а беда за плечами»! Мы предполагали уберечь от беды этот полк, а вышло наоборот…