Любовь поры кровавых дождей
Шрифт:
— Не время сейчас, — сказал он, разведя руками, — после…
Девушка облегченно вздохнула и скрылась за дверью.
«Посмотрите-ка на эту старую лису, — подумал я. — Организовал себе полное довольствие, причем делает вид, что так и следует поступать…»
Вспомнились мне ночные тревоги, тренировочные марш-броски, бесконечные тренажи, жесткая закалка, и внутри у меня словно что-то оборвалось… Да, когда делу, за которое ты болел всей душой, кто-то изменяет, ты чувствуешь больше чем гнев к этому человеку.
— Я все силы отдал полку, не помнил себя, а вы все пустили по ветру и теперь развлекаетесь?! И в такое время! До наступления остались считанные дни!.. Вас следует распять, да, распять! — крикнул я подполковнику и стремглав выбежал из комнаты.
Прошло всего три недели с моего отъезда из полка, но за это короткое время Яхонтов успел все поставить с ног на голову. Видимо, им руководило жгучее чувство ревности и желание скорее утвердиться в новом качестве. Бывают же люди, которым не нравятся не только дела своего предшественника. Они не переносят даже его имени и стремятся изменить все, что было до них.
Из девяти офицеров штаба четверо новенькие, причем все переведены из батарей. Я горько сожалел, что так безжалостно был расформирован хорошо налаженный управленческий аппарат штаба. Но огорчительнее всего оказалось то, что новички ничего не смыслили в штабной работе и никто не думал их учить.
Изменения были произведены и в батареях. Подполковник поменял офицеров местами по тому принципу, как он говорил, что новая метла лучше метет, и вовсе не заботясь о том, что в бою гораздо легче с людьми, с которыми уже притерся.
Радикальные изменения обнаружил я и в хозяйстве. Одним из таких «новшеств» было назначение яхонтовского старшины заведующим продовольственным складом. Признаться, во мне это вызвало серьезное подозрение. Как бы между прочим я решил по пути заглянуть и на продовольственный склад.
Старая конюшня, часть которой в бытность мою начальником полка занимал обозно-вещевой склад, теперь была полностью оборудована под продовольственный склад. Здесь царили идеальный порядок и чистота. Потолок и стены побелены, на полу — битый кирпич. Если раньше мешки с сахаром, солью, мукой и разными крупами в беспорядке валялись возле стен, то теперь они были аккуратно сложены в ряд.
Порядок и чистота были настолько очевидны, что я не мог не похвалить заведующего складом, который следовал за мной по пятам и раболепно заглядывал в глаза.
Удивило меня только одно: повсюду на расстоянии метров трех друг от друга стояли жестяные ведра, наполненные водой. Я насчитал их восемь штук.
— Для чего они здесь? — спросил я.
— Согласно инструкции нами приняты противопожарные меры. Строение деревянное, маленькая
Сам не знаю почему, я терзался сомнениями: на складе явно что-то не так. Но что именно?..
Стрельбой в цель полк похвастать не мог: из трех пушечных расчетов ни один не попал в цель — в макет танка.
Наконец пришло время, когда командир части, выстроив полк на плацу, должен был рапортовать мне. На сей раз этот ритуал должен был произойти при непредвиденных обстоятельствах: рапортовавший по званию был выше того, кто принимал рапорт, ведь я был майором, а командир полка — подполковником.
С самого утра думал я об этой неловкой минуте, увидев же подполковника, понял, что он тоже нервничает.
Неожиданно меня осенила мысль, спасительная для нас обоих.
— Товарищ подполковник! — обратился я к Яхонтову. — К полку мы выйдем вместе. Построить полк велите вашему заместителю.
Яхонтов не мог скрыть своей радости, он сиял так, словно ему вернули богатство, проигранное в карты.
Из штаба мы вышли вместе. Выряженный по-праздничному, подтянутый больше обычного, подполковник пропустил меня чуть вперед и пошел следом слева от меня.
Гордыня его была сломлена окончательно.
В ста метрах от штаба в торжественной тишине выстроился полк.
Пробитое пулями боевое знамя, развевающееся на ветру, еще отчетливее подчеркивало торжественность обстановки.
Заместитель командира полка майор Степаков (он был и моим заместителем) уже знал о моем назначении, и когда, рапортуя, громко и четко произнес слова «товарищ начальник штаба артиллерии армии», солдаты в строю зашевелились.
В эти минуты я испытывал и радость, и смущение.
Военная служба, как никакая другая, обостряет чувство собственного достоинства. Но особенно, да простит меня бог, разжигает она честолюбивые желания.
Но, как тогда я считал, честолюбие для военного человека, пожалуй, не является отрицательным качеством. Не будь этой не до конца познанной побудительной силы, оказался бы утерянным один, едва ли не главный, стимул военной службы…
Я думал об этом, когда в сумерках возвращался в штаб армии. Честолюбие мое, казалось, удовлетворено, но все-таки что-то меня мучило, не давало покоя.
Мне представлялось, будто я прозевал что-то очень важное и теперь уже напрасно сожалеть и каяться.
Мысли о моем бывшем полке не покидали меня, воспоминания наплывали друг на друга и причиняли боль.
К ночи заметно похолодало.
Небо, усеянное тусклыми звездами, низко опустилось.
Опаленные деревья стояли, как скелеты, поднявшиеся из могил, и наводили ужас.
Тишину нарушал лишь мотор «виллиса». До штаба армии езды оставалось не меньше двух часов.
Я задремал…