Любовь поры кровавых дождей
Шрифт:
Я встал и начал «речь». Довольно пренебрежительно о нем отозвавшись, я начал доказывать, что мне, собственно, нет никакого дела ни до профессора, ни до места его жительства, ни до его деятельности — и все в таком духе, как вдруг Нина Георгиевна вскочила, в ярости хлопнула дрожащей рукой по столу и так закричала, что я от удивления рот разинул: неужели это та самая интеллигентная женщина, которая только что так мило со мной беседовала?
— Как вы смеете в нашем присутствии так фамильярно… так… так неуважительно отзываться о человеке,
Но самое интересное то, что со мной произошло нечто трудновообразимое, я никогда не смог бы себе это представить: чем громче кричала Нина Георгиевна, тем меньше я на нее обижался. Более того, меня охватывала искренняя радость и гордость за моего соотечественника, которого так глубоко почитают эти суровые, бесконечно преданные своему делу люди…
Я хранил молчание и про себя радовался горячности и гневу Нины Георгиевны. Мне хотелось лишь одного: как бы поискреннее, поточнее, поизящнее выразить свое восхищение ее прямотой и принципиальностью.
Одно было досадно: когда меня хвалили, Тамары не было с нами, а теперь, когда меня бранят, она тут как тут!
«Интересно, — подумал я, — обидно ей за меня или нет?» Я поднял голову и неожиданно встретился с ее сочувствующим взглядом: значит, она наблюдала за мной! Но она в тот же миг отвернулась с самым беззаботным видом.
«Ей обидно!» — заключил я и тотчас приободрился. Теперь я знал, что мне делать. Напряжение, не отпускавшее меня все это время, неожиданно спало, и я ощутил невероятное облегчение.
Я подскочил к Нине Георгиевне, схватил ее короткопалую веснушчатую руку и неожиданно для всех прижался к ней губами.
— Господи боже мой! — всплеснула руками Варвара Семеновна. — Это либо удивительный лицемер, либо… — Она не договорила, что «либо».
— Я не понимаю, чему он радуется! — пожала плечами Роза.
— Истине! — провозгласила Анюта и, выпустив струю табачного дыма, назидательно проговорила: — Этим отличается подлец от честного человека: если человек радуется правде даже в том случае, когда эта правда говорит не в его пользу, значит, он настоящий человек, если обижается…
Нина Георгиевна не дала ей закончить, стукнула кулаком по столу и громогласно заключила:
— Анюта права: если человек не обижается на правду, значит, он человек, если обижается… — Она задумалась, подыскивая нужное слово, и внезапно выпалила: — Дерьмо! — И расхохоталась по-мужски громко, хрипло, раскатисто.
— А коли так, — радостно подхватила Анюта, — давайте выпьем за всех настоящих людей!
Воспользовавшись всеобщим оживлением, я снова украдкой взглянул на Тамару. Она сидела молча, скрестив на груди руки, и улыбалась.
Будь проклята извечная мужская самонадеянность, но, ей-богу, мне показалось,
— Анюта, — сладко протянула Роза, — если так легко распознать человека, как же ты в Сергее ошиблась?
— Роза! — сурово воскликнула Нина Георгиевна, еще раз стукнув кулаком по столу.
Роза, увидев, что на этот раз с ней не шутят, коротко хохотнула и затихла. Она была довольна, ибо успела все-таки укусить подругу.
— Майор, — примирительным тоном обратилась ко мне Нина Георгиевна, — никогда не надо судить о людях, которых не знаешь. И для чего понадобилась вам эта нелепая ложь о знакомстве с Юстином Ивлиановичем?
— Видимо, мне показалось лестным похвастать знакомством со знаменитостью. Это, наверно, подсознательное тщеславие, — сказал я в свое оправдание.
— Этим недугом вы, кавказцы, страдаете чаще других — с невинным видом вставила Роза, словно делала мне комплимент.
— Не бойся, — грозно поглядела на Розу Варвара Семеновна, — у других тоже хватает чванства.
— Да это всем людям свойственно, — попыталась загладить неловкость Анюта.
— Возможно, и так, — задумчиво проговорила Нина Георгиевна, — но мне показалось, что вы с кем-то спутали Юстина Ивлиановича.
— Да вы просто ясновидящая! — не удержался я и рассказал историю двух Джанелидзе.
— А почему вы поцеловали руку Нине Георгиевне? — спросила Роза, видимо любившая во всем точность.
— Во-первых, потому, что она познакомила меня с замечательным человеком, а во-вторых, всегда приятно, когда хвалят твоего соотечественника.
— А я думала, что вы больше любите поносить друг друга, — ввернула словечко Роза и, прежде чем я успел ей ответить, обратилась с вопросом к Беляевой: — Тамара, а ты вышла бы замуж за грузина?
Что это: хитрость, прикрытая наивностью, или простодушие?
Все почувствовали неловкость, а Тамара все так же невозмутимо улыбалась.
— Если бы полюбила, то, конечно, вышла бы, — серьезно ответила она, отпивая из чашки чай.
— Ах, детки, мои бедные детки! — грустно вздохнула Нина Георгиевна. — А знаете ли вы, что такое настоящая любовь и как нужно ее беречь!
Хорошо еще, я сдержался и вовремя прикусил язык. Чуть не сказал «знаю». Смешно бы я выглядел тогда!
Я снова посмотрел на Тамару, на сей раз смелее и дольше, и прочел в ее взгляде печаль.
Некоторое время беседа еще продолжалась, но уже не так оживленно.
Было далеко за полночь, когда Беляева поднялась.
— Уже поздно, — сказала она, — надо идти.
Как ее ни уговаривали, она не согласилась переночевать у подруг.
— Майор, — обратилась ко мне Нина Георгиевна, — я надеюсь, вы проводите нашу красавицу.
Я поспешно кивнул головой.
— Мне не нужно никаких провожатых, — возразила Беляева, — я ничего и никого не боюсь. — И со смехом добавила: — Кроме пресмыкающихся, но здесь их не бывает!