Любовь поры кровавых дождей
Шрифт:
— Расскажите, что у вас новенького, — попросила она, проведя пальцем по моей портупее.
Мне так приятно было ее прикосновение, что я готов был вечность стоять неподвижно, лишь бы она не убирала руку.
— Новенького ничего, но могу рассказать одну старенькую историю, — многозначительно сказал я.
— Какую же? — оживилась Беляева и с любопытством посмотрела на меня.
В той тесноте и сутолоке она стояла настолько близко, что ее волосы один раз даже коснулись моего лица. От близости этой женщины мне трудно было
— Историю про одного интенданта по фамилии З… Не знаете ли вы, как он поживает?
Беляева вздрогнула: такой дерзости она никак не ожидала. Но, быстро взяв себя в руки, она презрительно сощурилась и подчеркнуто официально ответила:
— Прекрасно. А вы что — знаете его?
— Нет, не имел такой чести, — ехидно сказал я.
— Мне вас жаль. Вы много потеряли: это интересный, образованный человек. Общение с ним пошло бы вам на пользу.
Она как-то пристально-грустно поглядела мне в глаза, краешком губ улыбнулась, кивнула в знак прощания и быстро отошла.
Пока я размышлял, как быть, она исчезла в толпе…
Я кинулся за ней, но ее и след простыл. Было просто невероятно, куда она могла так быстро исчезнуть…
Я трижды обежал длинный сруб, заглянул и в соседнюю землянку, где торговали одеколоном и карамелью, но нигде ее не нашел.
Я чуть не плакал от досады.
Стояла лунная ночь… Снег местами казался сизым, местами отливал серебром.
Из штабной столовой доносились звуки фокстрота и шарканье сапог. Смутно вырисовывались силуэты вышедших покурить или подышать свежим воздухом.
Сердце мое переполняли печаль и острое недовольство собой.
…После того вечера прошло еще некоторое время. О Беляевой ничего не было слышно. А я стеснялся расспрашивать о ней. Кто-то сказал, что госпиталь перевели, кажется, в Эстонию.
Чувство мое немного притупилось, но не исчезло, и порой желание увидеть Беляеву вспыхивало с новой силой.
Прошло еще несколько месяцев, и моя часть оказалась в Прибалтике.
Настроение у всех было приподнятое.
Мы жили теперь не в сырых землянках, а в фешенебельных коттеджах, и все-таки офицерская столовая, пропахшая табачным дымом, не шла у меня из головы…
Однажды вечером мой старый друг подполковник Шмаринов позвонил мне и сказал:
— Если хочешь, я повезу тебя к славным девчатам. Иначе, боюсь, ты у меня совсем заплесневеешь!
— Что-то неохота. Я лучше пораньше лягу и высплюсь как следует, — ответил я.
— Как хочешь, а я тут таких преферансистов обнаружил, что играть с ними — одно удовольствие! — По чмоканью в трубке я понял, что Шмаринов в знак особого одобрения поцеловал кончики пальцев. — Причем партнеры мои — не кто-нибудь, а старший медицинский персонал!
При этих словах я оживился, подумал, что там я смогу услышать о Беляевой, и сразу же согласился.
Побрившись на скорую руку, я нарядился в новые бриджи и китель, надел скрипучие шевровые
«Виллис» остановился у трехэтажного дома в стиле барокко.
Пройдя через нарядный подъезд, мы поднялись по розовой мраморной лестнице с зелеными перилами, вдоль которых стояли копии античных статуй. Двери красного дерева были украшены резьбой и замысловатыми медными ручками.
Прежние владельцы особняка давно бежали, а новые оповещали о себе наклеенными на дверь листами, вырванными из школьных тетрадей, с нацарапанными на них фамилиями.
Шмаринов остановился возле одной из дверей. Над медной табличкой висел синенький тетрадный листок, на котором я успел разглядеть две фамилии: «Полковник медицинской службы Н. Г. Игнатьева, подполковник медицинской службы В. С. Воронина».
Шмаринов позвонил, и дверь широко распахнулась. На пороге выросла громоздкая женская фигура в офицерской форме. Мысленно я представил нас рядом и решил, что не достал бы хозяйке до плеча. Великанша (так я окрестил ее с самого начала) подозрительно нас осмотрела, но, узнав Шмаринова, гостеприимно улыбнулась и предложила нам войти.
— Эй вы, башибузуки, — громко крикнула она тем, кто находился в квартире, — к нам гости!
— Стоящие? — раздался оттуда звонкий голос, заглушаемый дружным смехом.
— Это мужчины, так что держите язык за зубами! — предупредила великанша и обернулась к нам с виноватым видом: — Знаете, у женщин на войне язык немножко… Так сказать, не того…
— Только язык? — коварно спросил Шмаринов.
Великанша, скрестив руки на груди, прислонилась к стене и проговорила с угрозой:
— А ну повтори!
— Вы сказали: язык немножко товось, а я сказал… то есть вы сказали, а я… повторил…
— Я сказал, вы сказали… — передразнила растерянного Шмаринова великанша. — Вы что, глагол спрягаете?..
— Нет, — снова осмелел Шмаринов, — я предпочитаю склонять женщин…
— Ну-ка, иди сюда! — сурово сказала великанша, схватила обескураженного Шмаринова за шиворот, широко распахнула дверь и вытолкнула его на лестничную площадку, а потом перед самым его носом захлопнула дверь, сердито щелкнув замком.
Я стоял ошеломленный и лихорадочно думал, как мне быть и что бы я сделал на месте Шмаринова.
— Такому неотесанному солдафону так и надо! Пусть постоит там и подумает о своих грехах!
Рассерженная великанша, желая рассеять неловкость, взяла меня под руку, ввела в большую залу и представила находившимся там подругам:
— Знакомьтесь, этот расфранченный и надушенный военторговским одеколоном майор, судя по виду — грузин, но ни имени, ни фамилии его я не знаю. Когда узнаете, тотчас же сообщите мне, — и уронила на грудь голову с видом опытного церемониймейстера.