Любовь — последний мост
Шрифт:
— Да, Клод, — сказал он.
— Я рассказывала вам о Стефане Гейме, — продолжила Клод, — который всю жизнь сражался за то, чтобы спасти бедное больное дитя социализма. — Она внимательно посмотрела на Филиппа. — Когда я его тогда фотографировала, он подарил мне книгу. Написал он ее во время Второй мировой войны по-английски, он тогда служил в американской армии, а на немецкий ее так никогда и не перевели. Конечно, это книга антивоенная, и он мне сказал тогда, что был ужасно горд, когда нашел для нее название. В одной из пьес Шекспира он обнаружил удивительное название вставной главы: «Об улыбающемся мире». И каждый раз, бывая в Ивуаре, я думаю о том, что
15
Они еще долго сидели на скамье в круглой крепостной башне, пока не пришло время возвращаться к причалу: судно, на котором они собирались вернуться в Женеву, скоро уже должно было подойти. Пока они наблюдали, как судно боком приближается к самому причалу, к ним подплыл один из лебедей. Когда судно отошло от причала, они с Клод стояли на корме, и лебедь, словно провожая их, глядел им вслед. Клод тихонько проговорила, будто обращаясь к нему:
— Я еще вернусь!
Филипп принес на кормовую палубу два шезлонга, и, намазавшись кремом от загара, они удобно расположились в них. Над ними вновь кружили крикливые чайки, и так продолжалось до ближайшего причала, до Нернье.
Когда «Вилль де Женев» снова заскользил по озеру, Филипп сказал:
— У меня есть сын, его зовут Ким, ему двадцать два года. Вчера вечером его арестовали в Женеве. Он продавал героин…
Она не ответила и не повернула голову в его сторону, и Филипп продолжил. Рассказал о Киме, о том, что довелось пережить из-за него, рассказал о Кэт, которая умерла двадцать два года назад, и о том, как он ее любил. Он рассказал ей об Ирене, и она кивнула, когда он спросил, знакомо ли ей имя Ирены Беренсен — теперь ему незачем было рассказывать о ее трагедии, а нужно было только объяснить, до чего они разные, эти сестры, Кэт и Ирена, и что он никогда больше не вернется к Ирене и не будет жить в белой вилле на Хольцекке во Франкфурте.
Это был долгий и подробный рассказ, и Клод внимательно слушала его под равномерный стук мощных двигателей судна и во время стоянок у причалов маленьких городков. Филипп рассказал ей о своей работе в «Дельфи», о том, почему ему сейчас необходимо вернуться в Германию. Закончив, он сказал:
— Теперь вы в курсе моих дел, Клод. Вы мне столько о себе рассказали, что пришел и мой черед. Когда мы с вами сидели в Английском саду перед цветочными часами, я сказал вам, что нам нельзя больше встречаться, что нашим встречам надо положить конец, пока не случилось чего-нибудь плохого, потому что я со всеми моими проблемами и сложностями не имею права втягивать в такую жизнь и вас. Тогда вы еще ничего о моей жизни не знали и, страшно на меня обидевшись, ушли с оскорбленным видом, уехали на своей машине…
— Я проехала совсем немного. А потом остановила машину и плакала, — сказала Клод.
— Вы плакали…
— Потому что вы меня прогнали, — сказала она.
Они тихо лежали на шезлонгах, не глядя друг на друга, а под ними плескалась вода озера, которую вспахивали лопасти судна. — Я так надеялась, что мы опять увидимся и я смогу вам объяснить, почему… почему я такая… взбалмошная… и что меня мучает… и что все может еще измениться и все будет хорошо у меня… и у вас.
Долгое время слышался только плеск бьющейся за кормой воды.
Но вот Клод заговорила снова:
— Я сегодня утром сказала, что вы потеряли совесть… Мне очень жаль, Филипп, что у меня это вырвалось. Это вовсе не так. Не то… Просто вы долгие годы действовали вопреки тому, что говорит совесть.
— Сейчас
— Но ведь теперь все по-другому.
— Да, теперь все иначе.
— Я понимаю, почему вы считали, что, будучи в такой ситуации, не имеете права со мной встречаться. Но это было позавчера. Это было до Ивуара. Или вы и сейчас убеждены в том, что мы должны расстаться навсегда?
— Я в этом больше не уверен.
— Вон там, впереди, уже виден фонтан, — сказала она. — Скоро мы причалим в Женеве. Знаете, что я еще хотела сказать вам, Филипп? Это очень важно… Если в ближайшие дни со мной что-нибудь случится… или с вами… Нет, мы оба вернемся в Женеву… Хотите знать, что я еще хотела сказать вам, Филипп?
Он повернулся к ней лицом, она вдруг быстро встала и сказала:
— Надо отнести шезлонги на место!
Потом они некоторое время стояли на площади возле набережной Монблан, рядом с причалом, а затем поднялись по крутым ступеням. Здесь, на набережной, в этот час толпилось много народа, и путь до отеля у них занял целых десять минут.
— Нам стоит немного отдохнуть и привести себя в порядок, — сказала Клод. — Встретимся в половине десятого?
— Когда вы пожелаете, Клод. И где вы пожелаете. Я провожу вас.
— Нет, — отказалась она. — Я дойду одна. Это совсем близко, вы же помните. А знаете вы, где отель «Англетер»?
— Да.
— Там рядом, на углу маленького переулка, есть бар. Он называется «Библиотека». Надо спуститься на несколько ступенек… Так в половине десятого?
— В половине десятого, — кивнул он. Он ощущал, что тело его буквально прокалено сегодняшним солнцем. Отступив на шаг в сторону, он хотел посмотреть, как уходит Клод. Но ее уже поглотила толпа.
16
Генрих VIII был сенбернаром, огромным и, конечно, очень породистым. Он был в берете, который, как и его белую манишку, украшали многочисленные драгоценные камни; к тому же на нем была красная жилетка и короткие красные штанишки, на шее — золотая цепь в два ряда, тоже вся в смарагдах, рубинах и алмазах.
На эту картину в позолоченной раме, висевшую в одной из ниш «Библиотеки», Филипп обратил внимание, едва зайдя в бар. Привыкнув к приглушенному свету, он увидел у стойки бара Клод, которая разговаривала о чем-то с мужчиной в белом пиджаке. Она подошла к нему. Клод была в ярко-красных туфлях на высоком каблуке и длинном до пят облегающем платье пурпурного цвета с разрезами до колена, глубоким вырезом и тонкими бретельками крест-накрест на спине. Лицо загорелое, тонкий запах ее любимых духов.
— Приветствую кровавую гиену Уолл-стрита, — пошутила она.
— А я — заслуженную убийцу рабочего класса, — в тон ей ответил он.
В кафе еще не было публики. Клод с Филиппом пересекли пустую танцплощадку.
В углу просторного зала молодой человек с пышными вьющимися волосами играл на рояле и напевал в микрофон:
— «When ever we kiss, I worry and wonder — your lips may be near, but where ist your heart…» [46]
— Старая песня из фильма «Мулен Руж», — сказал Филипп.
46
Когда кого-то целую, я весь в волнении и удивлении — вот ваши губы, но где ваше сердце? (англ.).