Любовь — последний мост
Шрифт:
— «Мистер Джейсон Корнел, вылетающий транзитным рейсом в Сингапур, подойдите, пожалуйста, к стойке вашей авиакомпании! У нас есть сообщение для вас. Пожалуйста, мистер Джейсон Корнел!»
Мы пили кофе мелкими глотками. Клод сказала:
— Мне как-то тоскливо.
— И мне тоже, — сказал я.
— А знаешь, — оживилась она, — сейчас, когда ты рядом, страх мой куда-то улетучился, Филипп, не боюсь я ничего, ни капельки. А то, что на сердце кошки скребут, это нормально, правда?
— Совершенно, — подтвердил я.
— Это потому, что я улетаю.
— Да, потому, что ты улетаешь.
— Но
— Еще бы! — подтвердил я.
— Позвоню тебе сегодня же, как только мы приземлимся. Это будет около полуночи. Ничего?
— Я буду ждать твоего звонка в отеле.
— А завтра опять созвонимся, Филипп. Если ничто не помешает, я буду звонить тебе каждый день по вечерам.
— Да, но завтра я уже буду в Германии. Когда ты позвонишь сегодня ночью, я дам тебе номер телефона в Эттлингене.
— Не забудь взять его!
— Скажешь тоже!..
— Ах, Филипп… — Она опустила глаза. Уголки ее губ задрожали. — Кофе отвратительный, да?
— Мерзкое пойло, дорогая. — Я положил руку на ее ледяную ладонь.
Опять прозвучал голос из репродуктора:
— Мистер Джейсон Корнел, вылетающий транзитным рейсом в Сингапур, пожалуйста, подойдите к стойке вашей авиакомпании. У нас есть сообщение для вас, мистер Джейсон Корнел!
— То, что нам сейчас плохо, вполне естественно, — сказала она. — Но я больше не боюсь.
— Это потому, что ты любима, — сказал я. — Один человек очень тебя любит. И когда ты вернешься, все будет хорошо.
— Да, хочется верить, — ответила она. — Вот слетаю я туда, а потом все будет хорошо. И я не боюсь сейчас, я ничего не боюсь. О, Филипп, — она всплеснула руками, — как бы мне хотелось ничего не бояться…
Было без двадцати одиннадцать, когда мы, выйдя из бара «Отлет», прошли длинный ряд стоек, за которыми сидели сотрудники полиции. Мы держались за руки, и ладонь Клод по-прежнему была холодной, как лед.
Перед одной из стоек она остановилась и сказала так тихо, что я едва расслышал:
— Я позвоню.
— Я буду ждать звонка в «Бо Риваже».
Она поцеловала меня в щеку.
— Счастливо долететь, — пожелал я с глупым видом.
— А теперь иди, пожалуйста! — проговорила она, уставившись на одного из полицейских чиновников.
— Что?
— Я не хочу, чтобы ты смотрел мне вслед. Мне от этого не по себе. Уходи, пожалуйста, и не оглядывайся! Я тоже не оглянусь. Поверь, так будет лучше. И не сердись…
— Сердиться на тебя! Глупости какие! Если тебе так угодно…
— Да, да, я этого хочу!..
— Я люблю тебя, — сказал я по-французски и тоже поцеловал ее в щеку. Она пошла к стойке паспортного контроля, а я к эскалатору. Спускаясь вниз, я, конечно, оглянулся и увидел, что она смотрит в мою сторону. Я хотел помахать рукой, но не смог себя заставить. На втором этаже я перешел к другому эскалатору, который доставлял пассажиров и гостей аэропорта прямо к выходу. Здесь мне оглядываться не пришлось. Я увидел ее, стоящую наверху, совсем маленькую и какую-то потерянную, она по-прежнему смотрела в мою сторону, а я все глубже погружался в море людской толпы со всеми ее голосами и криками, со скрипом колесиков под тележками, детскими воплями,
— Мистер Джейсон Корнел, вылетающий транзитным рейсом в Сингапур, пожалуйста, подойдите к стойке вашей авиакомпании. У нас есть сообщение для вас, мистер Джейсон Корнел!
Они все еще искали его, а он почему-то не объявлялся».
«Час ночи, а звонка от нее нет. Я весь вечер просидел в номере, готовился к докладу, потягивал виски, а когда она не позвонила и в два часа ночи, я начал молиться Богу, чтобы с ней ничего не случилось, и мне стало стыдно, что я молюсь по такой вот причине. Три часа ночи. Ничего. Почти все огни на улице погасли. В три часа сорок три минуты раздался телефонный звонок. Я снял трубку и услышал наконец ее голос.
— Филипп?
— Конечно, я! Что случилось?
— Все в порядке.
— Правда?
— Правда. Ты хорошо меня слышишь?
— Хорошо, хорошо. Ты собиралась позвонить в двенадцать. Сейчас около четырех.
— Ну, извини. Зря мы назначили время, ты себе представить не можешь, что здесь творится. Я о Браззавиле. Весь аэропорт в огне… линия фронта между враждующими отрядами проходит через весь город. Сюда, в Киншасу, бежало около десяти тысяч человек. В эту так называемую Демократическую Республику Конго. Ты слышишь, как рвутся ракеты, слышишь шум двигателей самолетов?..
— Прекрасно слышу, как будто я совсем рядом.
— И так все время, без конца… После приземления они почти на три часа задержали нас. Проверяли документы, задавали тысячи вопросов, придрались, конечно, к моим фотокамерам! Я никак не могла позвонить раньше, Филипп, не злись!
— Причем тут «не злись»? Я беспокоился о тебе. Где ты сейчас?
— На старой взлетной полосе аэродрома. Мне нужно стоять на открытом пространстве, чтобы звонить через спутник связи… «Ну конечно, еще одну минуту! — крикнула она вдруг по-английски. — Понимаю, Генри! Сейчас иду! Нет, таксист не смоется, пусть не валяет дурака! Слишком большую сумму я ему пообещала, чтобы он с нами шутки шутил… Еще две минуты, Генри, три минутки!» — Она опять перешла на немецкий. — Один французский офицер рассказал нам с Генри, что в Браззавиле убито не меньше двадцати тысяч человек! Этот офицер служит в воинских частях, которые еще до начала боев эвакуировали из Браззавиля шесть тысяч европейцев и американцев. Паромы между Браззавилем и Киншасой, конечно, больше не ходят. Правительство в Браззавиле не контролирует ситуацию, кто в кого стреляет, мы понять не можем… Единственная возможность для нас с Генри…
— Клод!
— …это перебраться на другой берег Конго, выше по течению.
— Клод! — заорал я.
— Да, что такое? Почему ты кричишь?
— Кто такой Генри?
— Что? Что ты спросил? Тут как раз взорвалась ракета…
— Кто такой Генри?
— Господи! Генри — репортер, мы сюда прилетели вместе. Он репортер из «Ньюсуика», мы с ним встретились в Брюсселе. Он вроде парень что надо… хороший напарник и коллега… будем надеяться.
— Да, — сказал я. — Будем надеяться.