Любовь с первой строчки

Русских Анна

Вечности лед тронулся

Ночь отделилась от дня..* - здесь и далее стихи М. Чулаки.

Спустя месяц или два состоялся творческий вечер Михаила Чулаки в ДК Ленсовета, организованный Обществом Книголюбов. И снова полный зал, замерев, слушал чтение отрывка из рукописи, снова откровенная беседа с писателем, который всем своим обликом и нестандартным, независимым мышлением казался немножко пришельцем из другого мира. После окончания вечера народ ринулся в фойе, где развернулась торговля редкими изданиями, но я вместе с другими читателями, волнуясь и сжимая в руке "Книгу радости, книгу печали", уже стояла на сцене в очереди за первым в жизни автографом от любимого писателя: "Анечке

на память о знакомстве".

глава 2.

1987, 1988гг

Дворец молодежи.

С этой поры моя жизнь потекла не ровной линией, но пунктирами долгожданных моментов, от одной встречи с писателем до другой. В то время творческие вечера бывали часто, несколько раз в год я, забросив все дела, неслась то в ДК Ленсовета, то в клуб железнодорожников, то в заводскую библиотеку. Везде Чулаки ожидал триумф, везде его засыпали вопросами, долго аплодировали, а в конце вечера всегда выстраивалась очередь желающих получить автограф.

В Доме Писателя на улице Воинова Чулаки читал отрывок из "Гаврилиады", в котором от лица юного героя рассказывалось о блокадном Ленинграде. Смелый отрывок, откровенный. На недоверчиво- ироничный вопрос из зала: не придумал ли автор сюжет про обкомовскую столовую с пирожными на столах?, - Михаил Михайлович спокойно ответил: "Сюжет взят из правдивого рассказа близкого друга". Потом пошли записки. Целый ворох записок. Чулаки рассеянно взял первую попавшую: "Легко ли вам пишется?" "Да, легко. Если писателю пишется трудно, то ему не следует этим заниматься, значит, это плохой писатель. Мне пишется легко, и я считаю себя хорошим писателем" - последовал невозмутимый ответ. Не скрывая восторга, я тут же захлопала, и читатели поддержали меня громкими аплодисментами.

Зал ДК Пищевиков, куда по непонятной причине впускать собравшийся народ не спешили, - читатели взяли почти штурмом. Чулаки со сцены декламировал короткие отрывки из нового фантастического романа. Стояла тишина, на лицах слушателей я видела неподдельный интерес. Потом посыпались вопросы, на столе уже возвышалась гора записок, но листки бумаги продолжали передаваться по рядам. Мнение читателей разделилось: любители фантастики поддерживали автора, восхищались смелостью его мысли и полетом фантазии, но нашлись такие, кто не принял его уход от реализма, послышались критические замечания, призыв вернуться к "Пяти Углам", "Вечному хлебу". Я также не понимала писателя: зачем фантазировать, выдумывать, описывать чужую холодную планету, если земная жизнь интересна, насыщена разными событиями и может быть неисчерпаемым источником вдохновения пишущего автора.

Два часа Михаил Михайлович вел беседу с читателями, и, уже когда устал и, казалось, пришла пора проститься, его не отпускали, продолжая терзать вопросами, просьбами подписать книгу, а потом толпа поклонников, в основном молодежь, пошла провожать его домой на улицу Рубинштейна. Стояла пора белых ночей, не смотря на поздний час светило солнце, а машин как будто не было вовсе. Мне помнится, что процессия шла по проезжей части дороги, очень даже неспешно. Испытывая двоякое чувство гордости за моего кумира и одновременно раздраженная толпой, я старалась быть в первых рядах. В тот вечер я впервые увидела жену Чулаки, Нину Константиновну, на нее мне указала молоденькая высокая девушка. Незнакомка, очевидно из того же племени фанаток что и я, ухватив меня под руку и прижавшись плечом, таинственно зашептала, заговорщически кивая в сторону миниатюрной, незаметной дамы, идущей поодаль с такой же незаметной и немолодой приятельницей: "Это его жена, та что слева, точно говорю"

"Талантливый писатель -- это народное достояние" - хмуро оправдывала я себя, и, высвободив руку, продолжала сопровождать моего кумира, не отставая ни на шаг.

У парадной, перед высокой распахнутой дверью, когда мы прощались с писателем, Нина встретилась со мной взглядом и неожиданно улыбнулась искренне и открыто, отчего я сначала растерялась, а потом воодушевилась, словно меня заранее простили сама не знаю за что.

Иногда я звонила Михаилу Михайловичу, но в самых крайних случаях. Об очередном творческом вечере узнавала в отделе пропаганды Союза писателей. Очевидно дамы, сидевшие там, относились к своим обязанностям пропаганды культуры спустя рукава: небрежно сообщали, что в ближайшее время творческих встреч с Чулаки не предвидится, но задним числом я вдруг узнавала, что пропустила выступление моего кумира в одном из престижных дворцов.

Однажды зимним вечером Чулаки позвонил мне сам и пригласил во Дворец молодежи на 25 февраля. Нет, я вовсе не растерялась от неожиданности и даже не удивилась, я помнила об этой знаменательной дате, а кому же как не мне, искренней, восторженной слушательнице присутствовать на творческой встрече в День его Рождения!

Начались волнения, приготовления: что надеть, что подарить? Одеться решила скромно -- узкая юбка, свитер, шарф, но что подарить? К тому времени я прочла все книги Чулаки. Меня потрясли повести "Прекрасная Земля" и "Вечный хлеб". Эту толстую книгу в зеленой твердой обложке я брала в библиотеке, потом сдавала, брала, возвращала и снова брала, (в последний раз из запасного фонда), но купить ее мне так и не удалось. Искренне удивляет пассивность писательской организации, почему никто не догадался выдвинуть "Вечный хлеб" на соискание Нобелевской премии по литературе?

В "Прекрасной Земле" рассказывается о рядовом участковом враче, живущем в питерской коммуналке бедно, одиноко. Главный герой страдает от обостренного чувства справедливости, от безотказности, которой пользуются все кому не лень и от непонимания окружающих. По вечерам, оставшись дома один, в тишине, он садится за письменный стол, включает настольную лампу и пишет научно-фантастический роман "На прекрасной Земле, голубой и зеленой", и эти минуты погружения в фантастический, совершенный мир компенсируют герою недостаток гармонии мира реального.

Книга в очередной раз лежала поблизости. Я открыла ее на случайной странице и пробежала глазами эпизод о дыне. Главный герой приходит на Кузнечный рынок и с удовольствием разглядывает прилавки с разными недоступными ему деликатесами. Больше всего его поражает дыня, она выглядит чудом в морозный зимний день, в какой-то миг мелькает мысль купить!

"...... Дыня! Огромная дыня! Оплетенная как бутыль с вином, величавая и сонная.

Иван Воинович прекрасно понимал, что дыня - это не про него. Прошел мимо - и вернулся. Дыня! Никакой этикетки с ценой. Иван Воинович смотрел на дыню на ходу, не решаясь остановиться, чтоб не выдать своего интереса, да нет - своего восторга! Прошел второй раз мимо - и опять вернулся. Все-таки остановился. Стыдясь, что задает напрасный вопрос - ведь не купит же, невозможное дело!
– все же спросил: А почем?"

В душе у доктора идет борьба. Он уже представляет, как удивит своим безумным поступком сына, ведь стоимость дыни - это все денежные сбережения, все, что удалось скопить за несколько лет работы, - и ... главный герой с досадой отказывается от этого чуда.

Готовясь ко дню рождения, я решила: куплю дыню, сколько бы она ни стоила!

На Кузнечном рынке действительно царило не зимнее, не виданное для того застойного времени изобилие. Не отвлекаясь на посторонние изыски и льстивые призывы смуглых продавцов, - торопливо шагала вдоль прилавков. Вот она, тяжелая, ароматная, в сеточку, "оплетенная как бутыль с вином, величаво-сонная", именно такая как описана в повести. Заплатив полуторамесячную зарплату медсестры, - уложила дыню в пакет, а чтоб не соблазнять понапрасну своих мужчин, поехала к подруге и оставила покупку у нее.