Любовь с первой строчки
Шрифт:
Чулаки подошел к микрофону. К моему изумлению он вовсе не поддержал возмущенного оратора. Смысл его речи сводился к тому, что книжный дефицит подогревает читательский интерес, а значит не приносит вреда обществу, конечно, ситуация рано или поздно обязательно измениться, но будет ли от этого лучше -- неизвестно.
После - начался концерт композитора Сергея Курехина. Я самонадеянно рассчитывала, что после выступления Чулаки отыщет меня в полутемном зале, но он сел в первом ряду с другими творческими лицами (рядом с актрисой Ольгой Волковой).
Концерт Поп-механики, собравший полный зал восторженных почитателей Сергея Курехина, обернулся для меня кошмаром. От громкой, бессмысленной музыки мне сделалось нехорошо, заколотилось сердце, зарябило в глазах. Может быть сам Курехин подлил масло в огонь, когда с лукавой, мефистофельской улыбкой, сообщил перед выступлением:
–
Я усмехнулась, сочтя его речь саморекламой, но начался концерт, и чем дольше он длился, тем хуже мне становилось, сердце колотилось у горла, весь организм бунтовал, а мозг в самом деле начал расщепляться и взрываться протестом. Но нарочито-вызывающая какофония скрежещущих железом по стеклу звуков, не гармоничных, не имеющих ритма - продолжалась и продолжалась, угловатые, нелепые движения актеров сопровождала все та же демоническая, язвительная усмешка, сидящего за роялем, Курехина, и наконец, наступил момент, когда я вскочила со своего места и поспешно, наступая на ноги зрителям, стала пробираться к выходу. В фойе, ярко освещенном и полупустом, в ожидании выхода на сцену, прогуливались и покуривали музыканты и актрисы Поп-механики, разодетые в резиновые шланги и нелепые юбки, напоминающие балетные пачки. "Инфаркт можно получить от вашей музыки!" - крикнула на ходу, стремительно направляясь к дверям, уж я -то умею кричать, и вслух и про себя.
(Вскоре культурную столицу потрясло печальное известие: всем известный музыкант Сергей Курехин неожиданно умер от редкой болезни сердца, в молодом возрасте, в расцвете физических и творческих сил. Перед этим, в одном из интервью он признался, что пустил свой талант не в то русло).
Мой писатель остался в зале. Какое-то время мы не виделись и не созванивались, но у меня остались подаренные им книги, и я была занята ими длительное время, читала, изучала, анализировала. Книгу "У Пяти Углов" таскала с собой везде, брала на работу и даже спала с ней. Особенно прониклась повестью "Высоковольтный, или жизнь в предчувствии чудес", где главный герой - истинный Чулаки, внешне холодный, непроницаемый, бесстрастный. И такой имидж Высоковольтный старается сохранить любой ценой, что удается не всегда. Устав от внутренней борьбы, от неискренности, навязчивости, глупости окружающих, от нехватки теплоты и любви, он срывается на жене: "Уйди, чужая, уйди, пожалуйста!", - но слышит в ответ: "Не оторвешь! Все равно прирасту!" Вот оно! Вот почему Михаил Михайлович относился к женщинам всегда настороженно: приклеится такая, потом не отлепить, будет висеть тяжким, ненужным грузом на его шее, мешать работе, творчеству.
Свою волю и тело он закаляет безжалостно, требует этого и от других, считая, что человек должен жить 150 лет, и никак не меньше. Однажды я спросила Чулаки, "а сам он хотел бы жить 150 лет при таком жестком режиме?", на что писатель ответил неопределенно: "нууу.. так было бы уж слишком..." (дословно).
Вот что Михаил Михайлович говорил о своем герое (из воспоминаний А. Арьева журнал Звезда 2002 год, N10):
"...В "Высоковольтном" мой гepoй думает, что быть человеком -- стыдно. Конечно! Посмотрите, что уже сделали с Землей! Называться разумными у нас пока оснований нет. Мы очень смышленые - это да. Смышленые - нo не разумные. Мораль наша вполне на уровне обезьяньей - едим и размножаемся. То есть, paзумеется, всегда были и есть пpeкрасныe взлеты духа, но человечество в целом... Попробуйте сказать, что необходимо ограничить рождаемость, - какой сразу вой! Потому что инстинкт размножения превыше разума. Так что пока мой Вольт прав: быть человеком стыдно. А вырваться из общих понятий, общих мнений - трудно. Вольт пытается вырваться, пытается быть выше - и не выдерживает.."
Совсем недавно мне в руки попал машинописный текст первого варианта "Высоковольтного", и обнаружилось, что он в корне отличается от окончательного, книжного варианта, особенно финал повести. В первом варианте финал оптимистический, мажорный, обнадеживающий, но в книге мы читаем совсем другое.
"...не было страшно, и уже не было обидно, что не успел. Смерть стала так же безразлична, как жизнь. Потом появился врач.
– Ну, что же ты батенька? Такой молодой! Нервничаете много? Курите? Пьете?
– Не курю. Это потому, что меня никто не любит. Никто".
Виделись мы с писателем крайне редко, только
Однажды вечером мы не спеша подошли к его парадной, и Чулаки, бросив несколько прощальных слов, не задерживаясь, распахнул входную дверь. Вот сейчас он исчезнет за ней, скроется, а я снова останусь одна. Нужно что-то делать, и, не выдержав, я влетела следом за ним. "Михаил Михайлович!" Казалось, вся парадная вздрогнула от моего крика, (уж я-то умею кричать и вслух, и про себя). "Вы мой учитель, мой единственный друг, вы - мой журавль в небе!" В ответ услышала звук удаляющихся шагов.
Спустя многие годы, анализируя прошлое, я все больше склонялась к мысли, что нахлынувшее на меня чувство - имело отношение более к Чулаки, нежели не ко мне. Неведомая сила зачем-то подталкивала меня к нему, устремляя стрелку моего внутреннего магнита в сторону непреодолимой скалы, подступов к которой не было вовсе. Притяжение это порой усиливалось, порой ослабевало, но не прекращалось ни на день, ни на час, ни на мгновение ... до определенной поры..
В начале 90-х мир взорвался, перевернув все вверх дном. Все запреты рухнули. Началось с отмены государственной монополии на торговлю. Народ узнал, что "спекуляция", - вовсе даже не уголовное преступление, а почетное занятие, которое называется частным предпринимательством. Свободное хождение западной валюты никого не смущало. Упал "железный занавес", открыв путь для выезда и путешествий. Деятельная часть населения тут же рванула за товаром, стала заниматься бизнесом, не жалея времени и сил. Понятие дефицита постепенно исчезло из лексикона россиян. Но часть пассивных граждан, привыкших к директивам свыше и к тому, что каждого 5-го и 20-го они получат пусть небольшую, но гарантированную долю денег - не приняла перестройку. Они терялись в новой обстановке, страдали от депрессии или спивались.
Однако процесс запустился, устремившись в неведомые дали. Казалось, еще немного, и страна расцветет, уже верилось в справедливость, мечталось о лучшем и виделась перспектива, но прав был политик, сказавший: "Самое трудное - удержать власть". Нет, удержать и разогнаться не удалось, вскоре процесс забуксовал, неведомые дали скрылись за нагромождением директив нового, умноженного бюрократического аппарата, включившего тормозные шестеренки с удвоенной силой. Начался спад всех благородных починов: бизнесменов стали обкладывать немыслимыми поборами, сначала рекетиры, а затем и государство. Успешные предприятия, запущенные, рентабельные, отбирались вооруженными людьми в масках. Национальное богатство: газ, нефть, уголь - захватила горстка авантюристов, появилось новое незнакомое слово "олигарх".
Все же, в течение 5-7 лет люди успели глотнуть свежего воздуха свободы и отчасти справедливости. Жизнь очнулась и закипела. В одной из тв-программ показали, как дряхлый дед встал со смертного одра и заявил, что не помрет, пока не узнает, чем все это кончится. Все было в новинку, все впервые: смелые, политические диспуты, митинги, настоящие, многопартийные выборы. На сцену стали выходить новые лидеры, появились подлинные любимцы народа, завоевавшие свой авторитет делами, умом, талантом. В то время Михаила Чулаки можно было часто видеть на митингах и на дебатах по ТВ, но уже не в качестве писателя, а в качестве политика-демократа. На трибуне политических диспутов Чулаки, со своей манерой говорить невозмутимо и безжизненно, по контрасту с бушующе-взволнованной аудиторией - выглядел уверенным и твердо знающим кто виноват и что делать, поэтому считался одной из самых значимых политических фигур Петербурга.
Помню каким всплеском народной активности сопровождались городские выборы первого мэра Ленинграда. Среди кандидатов, кроме Анатолия Собчака, на пост мэра баллотировались Марина Салье, Бэлла Куркова, Михаил Михайлович и еще несколько менее известных лиц -- всего 12 человек. Его программа, услышанная мной по радио - понравилась мне своим лаконизмом и честностью, программа была проста и выполнима, и радикально решала многие проблемы. Чулаки не обещал скорой победы над коррупцией и не заверял, что в кратчайшее время обеспечит всех отдельными квартирами и дешевыми продуктами. Он считал своим долгом направить силы на создание правильных и обязательных для всех законов. Помню, я не удержалась, позвонила ему домой и коротко сказала: "Браво, Михаил Чулаки!" Позже, по этому поводу он пояснил: "Я не надеялся на победу, но должна же у народа быть альтернатива".