Любовь срывает маски
Шрифт:
— Дочь? — переспросил Гаретт, изображая удивление.
— Да, у него была дочь, которая и готовила для него все лекарства.
— И что говорит эта дочь?
Король презрительно поморщился.
— Она оказалась гораздо глупее, чем я мог предположить, когда впервые увидел ее. Известие об аресте отца так ее напугало, что она бросилась в Темзу и утопилась.
— И в самом деле дурочка, — пробормотал Гаретт, вновь пытаясь не выдать своего облегчения. Благодарение Господу, никто пока не заподозрил, что Мэриан жива. — Но раз
— Полагаю, это возможно… хотя и очень странно. Сэр Генри настаивает, что она приготовила порошки и сразу же отдала ему. А после этого лекарства ни разу не покидали его рук. Но что ему стоило бы солгать, сказать, что он где-то оставил лекарства без присмотра, или даже попытаться свалить вину на дочь, раз она умерла. Однако он этого не делает. Он производит впечатление человека, совершенно искренне сбитого с толку. Конечно, я могу предположить, что она могла положить яд в лекарство по своей собственной инициативе. А затем покончила с собой, когда поняла, что все открылось. Кто знает? Но я как-то не могу поверить, что эта девушка сама задумала отравить меня. Во всем этом нет никакого смысла.
— Все это действительно очень сомнительно, — согласился Гаретт со спокойствием, которого на самом деле не испытывал. Интересно, что бы сказал король, если бы узнал правду о леди Мэриан.
— Однако вернемся к вашей просьбе, — заметил Карл, проницательно взглянув на Гаретта. — О какой милости вы хотели меня просить?
Гаретт встретил взгляд короля с самым невинным видом, какой только был в его арсенале.
— Я бы хотел сам поговорить с заключенным, Ваше Величество.
— Зачем? — с искренним изумлением спросил король.
— Вспомните, Ваше Величество, какую миссию я выполнял для вас в недалеком прошлом. Обычно мне всегда удавалось добыть нужную информацию у людей, и часто против их воли.
Лицо короля затуманилось.
— Это правда. Я всегда восхищался вашими методами.
— Уверяю вас, Ваше Величество, при этом я никогда не переходил грани и не совершал ничего предосудительного.
Карл несколько мгновений пристально изучал его лицо, потом заметил:
— Да, полагаю, что так. Думаю, вам достаточно взглянуть на человека этим своим безжалостным, как удар кинжала, взглядом.
Чуть заметная улыбка скользнула по губам Гаретта.
— Так если вы позволите мне допросить сэра Генри, возможно, я смогу вытянуть из него признание.
— Или сведения о том, что ваш дядя был его сообщником, — сухо закончил король, чуть приподняв бровь.
— Да, именно так.
Карл некоторое время внимательно смотрел на Гаретта, задумчиво потирая подбородок.
— Полагаю, что если кто-то и может это сделать, то только вы, — произнес он наконец, словно разговаривая сам с собой.
Стараясь придать своему лицу выражение безразличия, Гаретт с волнением ждал ответа короля. После довольно продолжительной
— Ну что ж, думаю, вреда от этого не будет.
— Благодарю вас, Ваше Величество, — ответил Гаретт с глубоким поклоном, стараясь не выдать своего облегчения.
Затем, храня вежливое молчание, он дождался, пока король вызвал своего секретаря и передал ему распоряжение сопроводить графа Фолкхэма в Тауэр для встречи с заключенным. Вместе со стражей, прибывшей для сопровождения, Гаретт покинул покои короля, думая о том, сколько пройдет времени, когда он снова сможет увидеть Карла.
Однако изменить что-либо он уже был не в силах, а потому, отбросив эти грустные мысли, поспешил вместе со стражниками из Уайтхолла, затем по улицам Лондона к Тауэру, полностью сосредоточившись на том, что волновало его сейчас в первую очередь, — на предстоящем разговоре с сэром Генри. Но когда он подошел вплотную к своей цели — внушительного вида башням, где томились заключенные, — его охватил тот же леденящий душу страх, который он испытал в тот день, когда обнаружил, кем на самом деле является Мина.
И когда он шел по холодным, сырым, узким коридорам Тауэра, этот страх продолжал разъедать ему душу. Он не мог думать ни о чем, кроме одного — любой ценой он должен спасти Мину от подобной участи. Рыкание и рев диких животных наполняли собой все узкое пространство, эхом отражаясь от каменных стен. В эти годы в Тауэре все еще содержались медведи, львы и множество других экзотических созданий, привезенных в Англию со всего света из колоний. Эти жуткие звуки окончательно укрепили в Гаретте принятое им решение. Не важно, что он найдет здесь, не важно, что она совершила, он никогда не допустит, чтобы его цыганскую принцессу, нежную, пылкую Мину, заточили в темницу.
Тем временем они подошли к камере сэра Генри. Тюремный надзиратель открыл дверь, и Гаретт вошел, отметив, что здесь было, по крайней мере, просторно и довольно чисто. Затем его взгляд остановился на заключенном, который в этот миг стоял, повернувшись к Гаретту спиной, и смотрел в окно.
Видимо, раньше этот человек был хорошо сложен, но сейчас он так сильно исхудал, что одежда свободно висела на его тощем теле. И хотя у него были совершенно седые волосы, ни годы, ни несчастья не согнули его. Он держался прямо и гордо, как и подобает дворянину при любых обстоятельствах.
Гаретт кивнул надзирателю и стражникам, и те вышли из камеры, прикрыв за собой дверь. С глухим скрежетом в замке повернулся ключ.
— Сэр Генри? — окликнул заключенного Гаретт.
Мужчина повернулся, и Гаретт едва сдержался, чтобы не выдать своих чувств, ибо хотя сэр Генри был мужчиной — и при этом весьма пожилым, — глаза его, чудные карие глаза, были как две капли воды похожи на глаза его дочери.
И эти глаза были сейчас полны так хорошо знакомой Гаретту подозрительной, почти враждебной настороженности.