Любовь срывает маски
Шрифт:
Гаретт придвинулся ближе к старому дворянину.
— И она останется невредимой, если вы скажете мне правду. Кто планировал покушение на Его Величество? Кто приготовил яд? Мой дядя?
Сэр Генри встал, хотя было видно, что он едва держится на ногах, и встретил пронзительный, жесткий взгляд Гаретта прямым, полным гордого достоинства взглядом.
— Вы, милорд, низкий и подлый негодяй, достойный всяческого порицания. Я хорошо знал вашего отца. Он бы сгорел от стыда, если бы увидел, что его сын использует столь недостойные благородного человека методы.
Слова
Но внезапно недостойная игра, которую он затеял с отцом Мины, показалась ему самому отвратительной. Более того, он вдруг понял всю бессмысленность своей затеи. Не важно, что он сможет или не сможет обнаружить, он все равно никогда до конца не поверит, что Мина могла участвовать в заговоре против короля вместе с его дядей — даже если сэр Генри сейчас скажет ему, что именно она приготовила и дала ему яд. Ее невинность, ее доброе сердце — все свидетельствовало против этого. Ведь она и в самом деле стала для него тем солнечным лучиком, который осветил тьму его души. Как мог он сомневаться в чистоте этого света?
И в этот момент Гаретт понял, что любит ее, понял, что никогда не сможет поверить в ее вину.
Но сэр Генри, казалось, не замечал, какая борьба происходит сейчас в душе Гаретта.
— Милорд, вы предложили мне сделку, — сказал он с мрачной решимостью. — И какой бы недостойной я ни считал ее, я был бы благодарен Богу, если бы мог предложить вам что-либо взамен, чтобы спасти мою дочь. Но вместо этого я могу лишь умолять вас найти хоть немного милосердия и сострадания в вашем холодном сердце. Потому что даже ради спасения ее жизни я не могу сказать, кто замыслил покушение на жизнь короля, ибо я не знаю этого. Могу лишь повторить, что это не я.
Эти простые, искренние слова наполнили сердце Гаретта еще большим чувством вины. Он резко отвернулся, чтобы скрыть выражение своего лица. Как он мог даже сомневаться в ее невиновности! Как мог он оказаться таким слепцом и не понять, что ее чистая любовь, которую она так искренне предлагала ему, могла родиться лишь в невинном сердце. Если бы он прислушался к зову своего собственного сердца! Тогда, возможно, эта простая истина скорее открылась ему, и он избавил бы их обоих от стольких ненужных мук.
— Милорд? — окликнул его сэр Генри, обеспокоенный столь продолжительным молчанием. — Что… что вы намерены теперь делать?
Гаретт опустил голову, затем повернулся и, подняв глаза, взглянул в лицо человека, чью дочь бесконечно любил.
— Все, что смогу, для того чтобы доказать вашу невиновность, разумеется. И Мины тоже.
Сэр Генри на мгновение растерялся. Затем плотно сжал губы, выказывая явное недоверие и подозрительность к словам Гаретта.
— Откуда
И Гаретт ответил единственное, о чем только и мог сейчас думать:
— Просто я люблю вашу дочь, сэр.
Свершилось! Правда вырвалась наружу, теперь о его любви может узнать весь свет, и Гаретта совершенно не волновало мнение света по этому поводу.
Но, очевидно, у сэра Генри сложилось на этот счет несколько иное мнение. Выражение изумления на его лице вскоре уступило место подозрительности. А затем оно сменилось выражением, которое очень напомнило Гаретту его отца, когда тот уличал его в каких-либо недопустимых проделках. Сэр Генри стоял перед ним в угрожающей позе, сложив на груди руки, сжав челюсти и прищурив один глаз.
— Так сколько времени вы держали мою дочь у себя в качестве пленницы? — сурово спросил он.
Первый раз с тех пор, как он был ребенком, Гаретт почувствовал настоящий стыд. Он нисколько не сожалел о том, что сделал, но также не мог не понять, как отнесется к этому отец Мины. Гаретт судорожно втянул в себя воздух, не зная, что ему ответить разгневанному отцу своей любимой. Конечно, он мог солгать, но было очевидно, что сэр Генри узнает правду, если, конечно, Гаретту удастся в конце концов доказать его невиновность и он выйдет на свободу. В то же время правда вызовет множество других, совершенно ненужных сейчас проблем. Поэтому он решил ответить, как можно более осторожно подбирая слова.
— Так сколько? — грозно повторил свой вопрос разгневанный отец.
— Достаточно для того, чтобы узнать ее, — коротко ответил он.
Но и этого было достаточно, чтобы сэр Генри утвердился в своих наихудших подозрениях. Его руки сами собой сжались в кулаки.
— Так, значит, она была пленницей в вашем доме все эти долгие недели? — угрожающе продолжал допытываться он.
— Нет. Я узнал, кто она такая, совсем недавно. — По крайней мере в этом утверждении каждое слово было правдой. Хотя в этом контексте явно вводило в заблуждение.
Лицо сэра Генри несколько разгладилось.
— С ней все это время была ее тетя, — поторопился добавить Гаретт, надеясь этим успокоить старика.
Сэр Генри все еще колебался, верить ли ему полностью Гаретту или нет.
— Если только вы каким-либо образом обидели ее или… или…
— Она вполне счастлива и прекрасно себя чувствует, уверяю вас.
Сэр Генри фыркнул.
— Это мы еще посмотрим. И если только я обнаружу, что вы скомпрометировали ее, то немедленно потребую у вас удовлетворения!
Внезапно Гаретт возмутился, что с ним обращаются как с зеленым юнцом. В его груди начал закипать гнев. Он шагнул к сэру Генри, расправив плечи и гордо вскинув голову.
— Я люблю вашу дочь, сэр. И клянусь честью, я сам не желаю, чтобы она страдала по какой бы то ни было причине.
Какое-то время сэр Генри, видимо, взвешивал сказанное. Затем он кивнул:
— Что ж, допустим. Есть ли у вас какой-либо план уберечь ее от ареста за преступление, к которому она не имеет никакого отношения?