Любовь срывает маски
Шрифт:
Только дяде Гаретта было известно, что его родители направлялись в Вустер, чтобы присоединиться к королю. Только Тарле точно знал путь, по которому они ехали, места, где должны были остановиться. Только он мог найти их. И теперь Гаретт был почти уверен, что именно Тарле предал их и передал в руки «круглоголовых». Правда, Гаретт не мог доказать этого, но в глубине души он в этом не сомневался.
Через все эти годы он пронес свои подозрения, они разъедали ему душу, разжигая в нем желание свести с дядюшкой счеты. И теперь после стольких лет ожидания
Начало было положено появлением в палате лордов, когда он потребовал назад свои земли и имущество. И хотя обстоятельства его изгнания не были никому известны, его неожиданное возвращение немедленно породило множество слухов. Эти слухи к настоящему времени почти переросли в уверенность, и не за горами тот день, когда общество готово будет сделать определенные выводы по поводу Тарле, даже не узнав точно ни одного действительного факта, подтверждающего чью-либо правоту. Поскольку эти подозрения распространились очень широко, было ясно, что Питни Тарле скоро и носа не сможет показать не только среди титулованных аристократов, но и среди мелкопоместного дворянства.
А затем Гаретт будет сужать петлю. Сейчас он осторожно готовил для этого почву. И скоро, очень скоро…
Громкий крик разорвал послеполуденную тишину, прервав его мрачные мысли. Пришпорив Цербера, Гаретт поскакал в направлении, откуда раздался крик, и увидел клубы дыма, поднимающиеся над его полями. «Черт побери! — подумал он. — Кто-то собирается сжечь мои посевы!» Он немедленно послал жеребца галопом вперед. А затем услышал ужасный вопль и еще сильнее пришпорил бока своего скакуна.
Через несколько минут он уже подъезжал к тому месту, где над полем еще клубился дым. Трое мужчин оказались на тропинке прямо перед ним. Того, кто лежал уткнувшись лицом в землю, в залитой кровью рубахе, он не мог опознать. Зато двух других, что сцепились над лежащим, громко крича друг на друга, он немного знал, так как оба работали у него. Тот, что был повыше, все еще сжимал в руке окровавленную шпагу.
Гаретт мгновенно спешился.
— Немедленно прекратите это безумие! — властно закричал он, бросаясь между ними.
Высокий мгновенно обернулся. Непрошеное вмешательство, видимо, здорово разозлило его, лицо перекосилось от ярости, и он замахнулся клинком. Однако в следующее мгновение он узнал своего хозяина. Выражение бешеного гнева на лице графа могло бы испугать и самого дьявола.
Высокий побледнел и опустил окровавленную шпагу.
— Ми-милорд, я не узнал…
Мрачный взгляд Гаретта заставил его мгновенно умолкнуть.
— Расскажите, что случилось, — приказал граф, окидывая их подозрительным взглядом.
Высокий мужчина — как было известно графу, это был сезонный рабочий, нанятый на время уборки урожая, — вновь обретя хладнокровие, поспешно начал свой рассказ:
— Этот мерзавец, — он указал на лежащего навзничь мужчину, — пытался поджечь поле. И ему бы это удалось, если бы я не остановил его, выпустив ему кишки еще до того,
Тот, что был пониже, фермер-арендатор этих полей, в гневе потряс кулаками, грозя высокому.
— Ты «остановил» его только после того, как я вырвал факел у него из рук и он уже не мог больше навредить! И он был безоружен! Если бы не твоя глупость, я бы захватил поджигателя, а его светлость смог бы задать ему кое-какие вопросы. Уж было бы лучше узнать, кто послал этого негодяя поджечь наши поля, чем получить бессловесный, безымянный труп. Теперь от него никакого проку, только и осталось, что похоронить!
Гаретт вновь внимательно осмотрел место происшествия. Погасший факел валялся неподалеку, откатившись в траву. От него еще поднимался дымок, говорящий, что факел потух только что. Затем он взглянул на распростертого на земле человека, пытавшегося поджечь его поля. Если он и был вооружен, то сейчас оружия нигде не было видно.
Все так же молча Гаретт перевел изучающий взгляд на высокого селянина. Тот в некоторой растерянности посматривал то на графа, то на фермера, видимо, соображая, как лучше оправдать свои действия.
— Возможно, я действительно несколько поспешил, — проворчал он наконец. — Но только откуда мне знать, что у него не было оружия? Я действовал так, как на моем месте поступил бы любой солдат.
Гаретт задумался на несколько мгновений, затем спросил:
— Твое имя Эштон, так?
Высокий кивнул.
— И ты был солдатом?
Эштон прикусил с досады губу и опустил взгляд, ничего не ответив.
— Когда ты пришел наниматься на работу, то сказал, что был фермером, — требовательным тоном продолжал Гаретт, а затем еще более холодно добавил: — Отвечай на мой вопрос. Ты когда-нибудь служил в солдатах?
— Я всего лишь хотел сказать, милорд, что, защищаясь, действовал так, как на моем месте действовал бы любой солдат.
— Так, значит, ты служил солдатом.
— Да нет же.
Взгляд Гаретта скользнул по окровавленной шпаге Эштона, а затем обратился к распростертому на земле телу.
— Ты уволен, — ледяным тоном сообщил граф. — Я больше не нуждаюсь в твоих услугах.
Фермер-коротышка мрачно кивнул, выражая тем свое одобрение. Эштон же смущенно взглянул на графа.
— Но, милорд… почему? — пробормотал он, однако под пристальным взглядом хозяина внезапно побагровел и отвел глаза.
— Я не намерен поощрять лжецов, — спокойно ответил Гаретт. — Простой фермер не носит с собой шпаги, да и зачем было скрывать, что ты когда-то служил солдатом.
На какой-то короткий миг лицо Эштона преобразилось, словно с него сорвали маску. В его глазах вспыхнула и погасла ненависть загнанного в угол зверя.
— Милорд, я… я не был уверен, что вы примете меня на работу, если я признаюсь, что был когда-то солдатом. Вояки ведь редко бывают хорошими фермерами. Но если вы оставите меня, то можете обнаружить, что это выгодно — иметь на своей стороне верного вам солдата.