Любовь Стратегического Назначения
Шрифт:
URAN: Ништяк! Murmur, ты где такой дури нашёл? Я тоже хочу дунуть и задвигать такие телеги!:)))
MURMUR: И вот на фоне всего этого вдруг окажется, что БОГ РЕАЛЬНО СУЩЕСТВУЕТ! Прикиньте?! И рай существует!!! А значит, можно будет помацать Мэрилин за сиськи и, чем чёрт не шутит, трахнуть её!
LULU: Дурь у чела по ходу серьёзная, прямиком из Амстердама. Чует моё сердце:)))
МУХА: Чёрт не шутит.
SWAN: O, fuck!
LULU: Hi, МУХА!:)))
МУХА: Первые интересные мысли за всё время существования этого флуда. MURMUR, не хочешь
LULU: WAW!
MURMUR: Почему нет?:)
МУХА: Давай своё мыло. Сейчас сброшу пароли.
MURMUR: O. K.!
SWAN: Валите, валите…
Вчера Ярик, сосредоточённо скручивая второй «джойнт» за вечер, произнёс:
— Растаманы всё-таки устроились лучше всех.
— Почему? — лениво спросил Юра.
— Ну там… Православные раз в год хлеб едят и вино пьют… Ну типа Христос сказал: «Вино — кровь моя, а хлеб — тело моё». Ну и типа вкушайте и приобщайтесь…
— Это он так сказал? — Юра смотрит в монитор и изредка нажимает клавиши на клавиатуре.
— Ну да, — Ярик затянулся, — так или вроде того…
— И чё? — Юра взял дымящуюся самокрутку.
— Ну а растаманы вселили своего Джа в каннабис и постоянно его теперь вкушают. Приобщаются…
— И чё?
— Ну как «чё»? У них же теперь постоянная Пасха, баклан.
— Хм, точно…
Потом они молча курили потрескивающий «джойнт» и слушали музыку.
— … В Луганске, недалеко от вокзала, стоит памятник Ворошилову, — рассказывал через какое-то время Ярик. — Ну и сидит этот хрен на коне… с саблей вроде бы в руках… Ну для реализма, да? И для реализма же, наверное, скульптор не пропустил такую анатомическую подробность, как вооот такой вот болт, и вооот такие яйца у коня между ног.
— Ха, — сказал Юра, — вот, наверное, на что все посмотреть приходят.
— Наверное… Так вот. Недалеко от памятника — музыкальное училище. И вот, с тех пор как его построили, у студентов появилась одна замечательная традиция…
— На выпускной фотографироваться в обнимку с яйцами коня Ворошилова? — спросил Юра.
— Хуже. На Пасху возле памятника одно время даже милиционера ставили. Но не помогало…
— Что же они такое делали?
— На Пасху студенты пробирались к памятнику и, подождав, когда мент отойдёт отлить, поднимались на постамент…
— И чё?
— Чё-чё? Красили яйца коню Ворошилова гуашью, ясно? А на боку писали «Христос Воскрес», понял?
— Ха! — сказал Юра.
— Чё «ха»? Богохульство…
— А ты такой прям верующий, что ли?
— Да нет, вроде. Просто… Прикинь, если ОН действительно есть? — и Ярик ткнул пальцем в потолок.
— Кто? — спросил я.
— Великий Гудвин, — после продолжительной паузы ответил Юра и выкинул оставшийся от «джойнта» окурок в форточку.
Белого всё меньше. Снежное покрывало уже не такое ослепительное и бесконечное. Оно неумолимо тает в руках Весны, как когда-то кусочки снега таяли в моих ладонях. Маленькие, бурые островки
— Вот это, мля, будут настоящие белые ночи, а не та серая перда, которая в Питере!
Юра сплёвывает и затягивается сигаретой. Мы стоим на крыльце пожарного входа и провожаем Ярика, который собрался домой.
— Зато в Питере уже давно деревья зелёные, а здесь снег только недавно таять начал, — помолчав, отвечает Ярик.
— Ну и что. Тут деревьев один хрен нет. Зеленеть нечему. Мох, ягель и мох с ягелем…
Помолчали.
— Ну ты, давай, вдыхай запахи весны, озаряйся.
Это уже мне. Я стою и сосредоточенно дышу.
— На хрена? — спрашивает Ярик.
— Ну там… Вдохнёт запах родных полей, испытает неясные томления, а они разбудят спящий после контузии мозг.
Юра пожимает плечами:
— Ну или типа того…
— Хм… — Ярик щелчком отправляет окурок в полёт. — Ну-ну…
Такси должно было приехать несколько минут назад. Но его нет. Опаздывает. Поэтому мы продолжали разговор.
— Тепло. Скоро нужно будет собрать Дро нового шмотья… А то при плюсовой температуре станет в ушанке и пуховике к своей телочке шариться, внимание привлекать…
Я вру Юре и Ярику. Они думают, что иногда по ночам я отправлюсь к Алёне, и поэтому не забирают одежду, которую когда-то дали мне для первого визита.
— Ну да… У меня ветровка «адиковская» где-то валяется. Я всё равно носить её больше не буду.
Зачем я им вру? Не знаю… Алёна-Юля исчезла. С того самого вечера она старательно избегает встречи со мной. Или я с ней? Во всяком случае, мы больше не сталкиваемся в лифте, и я не вижу чёрно-белого мельканья в коридорах.
— Вот он… — видим приближающийся автомобиль. Это опоздавшее такси.
— Ну пока, — Ярик жмёт нам руки и сбегает по ступенькам, поправляя рюкзак за спиной.
— Пока.
Мы заходим в здание и закрываем за собой дверь. У Юры с недавних пор появился ключ от пожарного выхода, и теперь Ярик может задерживаться сколько хочет; раньше охрана комплекса всегда просила удалиться в определённое время, согласно больничным правилам. Теперь он приходит и уходит, когда хочет.
А я знаю ещё один выход из здания и внимательно смотрю, как Юра два раза поворачивает ключ в замке и кладёт ключ в карман белого халата. Правый верхний.
Смена белья. Какая уже по счёту? Не помню… Меняются простыни и наволочки… Меняются пациенты… Сколько их уже лежало на соседних койках? С переломами и ножевыми ранениями. Храпящих, пукающих, стонущих… Один я бессменно занимаю свою кровать у окна. Хранитель и старожил 417—й палаты. Я уже часть мебели. Давно выписались Миша и бомж Коля, и те, кто был за ними. И следующие… Такое ощущение, что обо мне забыли.