Любовь - только слово
Шрифт:
Глава 10
Четверг, двенадцатое января 1961 года. Я свободен всю вторую половину дня, но я не еду во Франкфурт, чтобы встретить Верену, так как она появится лишь четырнадцатого. Я еду во Франкфурт на Кестельштрассе, расположенную южнее Майнса, чтобы побеседовать с Геральдиной. Я сообщил ей об этом по телефону.
— Фрау Ребер нет. С вами говорит фрау Беттнер, хозяйка квартиры. Что вы хотите?
— Я охотно объяснил бы это фрау Ребер сам. Или ее дочери.
— Ее дочь лежит в
— Я благосклонно прошу передать Геральдине, что приду к ней в четверг около трех часов дня.
— Ей не разрешены посещения.
— Я ненадолго.
— Хорошо.
Телефонная трубка повешена.
Все, начавшееся однажды, так и продолжается.
Это двенадцатое января — темный день с сильными порывами ветра. Люди идут, наклонившись вперед, мокрый снег ударяет в их сумрачные лица, водители машин нервничают. Мопед едва не сбивает меня, когда я пересекаю мост Фриднесбрюкке.
Дом, в котором сейчас проживает Геральдина, старый. Квартира находится на четвертом этаже. Звоню. Открывает мне миниатюрная дама и недоверчиво изучает меня.
— Простите за вторжение, Геральдина сказала мне, что ее мать сняла здесь на некоторое время квартиру. Я очень благодарен вам за то, что вы заботитесь о Геральдине в отсутствие ее матери, потому что…
— Что значит — она сняла квартиру? Она сняла комнату. Проходите вперед. Здесь темно. Лампочка перегорела.
Это типично для Геральдины. Она всегда врала, всегда преувеличивала.
Фрау Беттнер открывает одну из дверей.
— К вам пришли, фрейлейн! — Она пропускает меня. — Чай сейчас принести?
— Да, пожалуйста!
Это голос Геральдины. Через секунду я вижу ее. Кровать Геральдины стоит у окна. У нее слишком яркий макияж, она одета в черную кружевную ночную рубашку. (Где же гипсовая повязка?) Она сидит в кровати на высоко поднятых подушках. Перед кроватью стоит стол, празднично накрытый на две персоны. Цветы, разноцветные салфетки. Дешевый фарфор. Поднос с песочным тортом. Сигареты…
Дверь за мной закрывается.
Геральдина улыбается. У нее бледное лицо, впалые щеки, но выглядит она лучше, чем я думал.
— Привет, — говорю я.
Она еще улыбается, но слезы уже бегут по ее щекам. В окно я вижу церковь, кладбище, огромное серое каменное здание, похожее на ящик (это, может быть, неврологическая клиника), позади грязный серый Майн.
— Оливер, — говорит Геральдина. И еще раз шепотом: — Оливер…
Она протягивает руки.
Рот ее открывается. Я наклоняюсь и быстро целую ее.
Получается так: я хочу быстро поцеловать ее, но она крепко обхватывает меня, губы ее присасываются к моим, и поцелуй получается долгим. Она закрыла глаза. Дыхание ее учащено.
Наконец это закончилось.
Геральдина вся светится.
— Оливер! Я так рада! Всему! Я поправилась невероятно быстро, врачи говорят, что это просто чудо! Позвоночник сросся как нужно. Гипс уже сняли. Смотри! — В следующее мгновение она снимает с плеч ночную рубашку. Груди ее дрожат. В глазах Геральдины появляется знакомый мне безумный блеск. — Погладь их… Поцелуй их…
— Эта Беттнер может появиться в любой момент…
— Только один раз… быстро. Пожалуйста, пожалуйста. Ты знаешь, как я ждала этого…
Я целую груди. Она стонет. В эту минуту снаружи раздаются шаги. Я едва успеваю плюхнуться в кресло. Геральдина натягивает одеяло до самого подбородка. Входит фрау Беттнер, приносит чай, ставит чайник, не говоря ни слова, бросает на меня злой взгляд и уходит.
— Что с ней?
— Не с ней! С тобой!
— Что?
— Губная помада на лице у рта. — Я провожу тыльной стороной ладони по лицу. Ладонь становится красной. Геральдина смеется.
— Садись ко мне.
— Послушай, я не хочу скандала…
— Всего лишь сядь ко мне. Подержи мою руку. И ничего больше. Я бедная плутишка. Я бы ничего не смогла. У меня все болит… Иди же!
Сажусь на кровать. Наливаю в чашки чай. Держу ее руку. Она не отрываясь смотрит на меня. Я стараюсь изо всех сил не смотреть на нее. Мокрый снегопад на улице усиливается. Хочу протянуть ей чашку.
— Оставь! Это я уже могу и сама. Смотри! — Она показывает, насколько она в состоянии самостоятельно держать чашку. — Я уже могу стоять и ходить, сама наклоняться. Но вот бегать пока не могу.
— Как прекрасно, Геральдина!
Я не выдерживаю ее взгляда, улыбаюсь и осматриваю комнату, в которой стоит безвкусная мебель и фарфоровые фигурки, на стене висит картина, где изображен альпийский ландшафт. С оленем.
— Здесь у тебя очень мило.
— Брось шутить!
— Нет, на самом деле…
— Здесь отвратительно! Не говори так! Эта комната. Эта старуха! И вид из окна… Ты все это находишь привлекательным?
Глоток чая. Но поможет ли чай и дальше? Мне нужно поговорить с Геральдиной. Сейчас. Не откладывая. Сразу. Нет, не сразу.
Еще несколько минут.
Какая же ты, Оливер, трусливая собака. Такая жалкая, трусливая собака.
Глава 11
Теперь уже и она гладит мою руку, и одеяло соскальзывает вниз. Если только она свою ночную рубашку не…
Рубашка тоже соскальзывает…
— Ты думаешь о старухе, да?
— Да.
Геральдина высоко поднимает ночную рубашку.
— Она… она в любой момент может войти снова.
— Ты сладкий!