Любовь во времена Тюдоров. Обрученные судьбой
Шрифт:
Ральф проехал во двор особняка, соскочил с рыжего и кинул повод подбежавшему слуге. Несколько шагов по хрустящему гравию квадратного внутреннего двора, и он толкнул тяжелую дубовую дверь, ведущую в дом.
– Сэр! Сэр! Его сиятельство не принимают! – вслед ему ринулся мажордом, которого Ральф проигнорировал, чуть не уронив по пути.
– Его сиятельство примет меня. Скажи, что прибыл с визитом сэр Ральф Перси!
Мажордом замер и открыл было рот, но, наткнувшись на многозначительный взгляд визитера, поклонился и отправился выполнять поручение.
Ральф не намерен был останавливаться
Темный, с дубовыми панелями зал, картины на стенах. Вернувшийся мажордом заверил Ральфа, что граф выйдет к нему. Брат не спешил. Боялся? Выжидал? Обдумывал, что сказать нежданно вернувшемуся страннику? В глаза Перси бросился портрет, с которого на него глянуло полузнакомое лицо брата. Живописец изобразил шестого графа Нортумберленда на фоне красной портьеры, в бордовом плаще, подбитом лисьим мехом, – все это вкупе с рыжими кудрями графа горело на полотне пожаром.
Стукнула дверь, и сам обладатель ныне изрядно поредевших кудрей наконец явился перед Ральфом. Генри остановился, лицо его в полумраке гостиной вдруг сделалось бледным, словно засветилось воском. Голос прозвучал на высокой ноте и опал гулким кашлем.
– Ральф? Это ты, Ральф?
– Да, это я, Генри.
Что-то дрогнуло внутри. Ральф был зол на брата, чертовски зол, но они не виделись тринадцать лет, и этот худощавый мужчина с одутловатым лицом был тем самым Генри, с которым они мальчишками убегали от надзора воспитателей, стреляли уток на озере и подглядывали за деревенскими девушками.
Ральф шагнул к брату. Тот тоже сделал шаг вперед. Сейчас они стояли совсем близко друг от друга – протянуть руку и обняться, почувствовав тепло братской встречи. Младший сделал еще шаг и… вспомнил о Корбридже и своем унижении.
– Ты вернулся, через столько лет! – высокая нота в голосе Генри сменилась надтреснутым фальцетом. – Мы… я думал, что тебя уже нет в живых!
Они все же сошлись и похлопали друг друга по плечам, словно и тот и другой проверял, действительно ли видит перед собой живого брата.
– Да, я, как видишь, жив, чему и сам весьма удивляюсь, – сказал Ральф, когда настороженное приветствие закончилось. – И рад, что ты здравствуешь и процветаешь.
Он разглядывал Генри, пытаясь уловить, собрать знакомые черты в его лице. Злость, которой он кипел, мчась в Лондон с севера, поутихла – сейчас, увидев столь изменившегося брата, он вдруг почувствовал, что вернулся… в семью.
– Я был бы не прочь сдвинуть кубки за встречу, Генри, – сказал он.
– Кубки, да, – Генри встряхнул рукой, которой только что прикасался к запыленному джеркину брата, и позвонил. Через мгновение на пороге гостиной вырос лакей. – Подайте нам… кубки и вино, – он покосился на Ральфа, – или нет, лучше эля. Эль тебе, наверное, привычней? Присаживайся, – граф подвел брата к низкому столу темного дуба, вокруг которого стояли четыре кресла, украшенные изящной резьбой.
Поправив вышитые манжеты рубашки, откинул подол ярко-зеленого
– Расскажи, сэр Ральф, где ты пропадал столько лет. И что подвигло тебя наконец-то вспомнить о родном крае, о семье.
– Это долгий рассказ, – сказал Ральф, усаживаясь в кресло напротив и наблюдая, как лакей расставляет на столе кружки, кувшины с элем и блюда с закусками: холодная оленина, ломти жареной баранины, тонко, не по-английски, нарезанный хлеб.
– За встречу, милорд! – провозгласил он, не дожидаясь, когда граф по праву старшинства начнет речь. – За встречу и за семью!
– За встречу, – эхом повторил граф, отхлебнув несколько глотков эля. – И за семью. Тогда ты так неожиданно уехал, Ральф. – Генри поставил серебряную кружку на стол. – Даже не попрощался.
Глаза братьев встретились, скрестились, словно, пока еще деревянными игрушечными мечами, они испытывали, прощупывали намерения и силу друг друга. Старший брат отвел взгляд первым.
– Ты помнишь, что я не попрощался? – спросил Ральф. – Столько лет прошло.
Он лукавил. Вряд ли можно было забыть этот отъезд-бегство от женитьбы по воле отца, от брата, который лишил его должности смотрителя Восточных границ [48] , от самого себя…
– У меня были на то причины, как ты, надеюсь, помнишь, милорд. И, вернувшись, я обнаружил, что ничего не изменилось, твои намерения растянулись на тринадцать лет…
Генри снова отвел глаза, потянулся за кружкой и чуть не расплескал пенистый напиток, пока донес его до рта.
48
С целью контроля над границей с Шотландией, северные приграничные районы Англии были поделены на Восточный, Средний и Западный. В каждом из них назначался смотритель (англ. the March Warden), который являлся организатором и главнокомандующим во времена военных конфликтов, должен был следить за соблюдением закона и порядка в мирное время и фактически объединял в своем лице главу полиции, дипломата, воина, главу разведки и парламентера. Обычно смотрителем становился представитель одной из влиятельных в графствах семей.
– Тебя не было тринадцать лет, Ральф. Как я мог знать, что ты появишься спустя столько времени? Я не мог убежать от своих обязанностей, как это сделал некогда ты. Все эти годы я исполнял свой долг, порой обременительный… Но что ты о том можешь знать?! И, как всегда, судишь, не желая вникнуть в суть дела.
– О чем вы, милорд? – спросил Ральф, когда граф закончил свою сбивчивую оправдательную речь. – Ведь я еще ничего не сказал, а ты сразу начал оправдываться, словно виновен передо мною. В чем же? В том, что меня лишили должности смотрителя много лет назад, а сейчас выкинули из собственного поместья, как пришлого щенка? И ты об этом прекрасно знаешь. Не сомневаюсь, что гонец от Карнаби сменил не одну лошадь, чтобы доставить сюда известие о моем возвращении. Эти земли оставил мне отец, и неважно, как долго я отсутствовал. И о моей смерти тебе не сообщали… Или тоже сообщили?