Любовь ювелирной огранки
Шрифт:
Пелагея кое-как доковыляла до подножия лестницы, и пространство вновь закружилось в веселом хороводе. До заброшенной мастерской она добиралась уже по стеночке, как вдруг услыхала до дрожи знакомый хрустальный смех.
Позади нее, объятая тенью, самоуверенно и заносчиво возвышалась Джета Га.
— А вот и ты. — Ее голос был ломким, как корка льда на замерзшей луже. — Не волнуйся, сейчас я тебя не трону. Умирай себе спокойно. Я наведаюсь к Вершителю и вернусь за тобой. Надеюсь, к тому моменту проклятие тебя добьет.
— Проклятие? — осовело хлопая глазами,
— Ой. Так ты еще не в курсе? Я наложила на тебя смертоносные чары, и их невозможно снять, — рассмеялась Джета.
Вокруг нее клубилась густая теневая аура, неровно тлеющая с краёв, как черный бумажный лист. За нею шлейфом тянулись наводящие ужас шорохи, сбивчивый шепот на непонятном грубом языке, склизкий шелест и клокотание гибельных топей.
Пелагея вжалась в стенку, потому что опора так и норовила выскользнуть из-под ног. Неужто Джету куратор выпустил? А может, она стражу вокруг пальца обвела? Сбежала и теперь стоит тут, как ни в чем не бывало.
Надо бы бить тревогу, охрану позвать. Только вот у Пелагеи совсем на это сил нет. В голове чудовищная свистопляска, будто кто-то взял, влез туда с кухонным венчиком и тщательно взболтал мозги.
Ей было невдомёк, что ключом к вызволению Джеты стал сам Хаос. Его притянуло к злодейке в тюрьму, он слился с ее гнилой сутью, дополнил, наделил невероятной мощью. А заодно обрел смысл жизни. Теперь, как и у Джеты, у Хаоса была цель: больше могущества, больше неограниченной власти. Что делать с властью, ни Хаос, ни его новый сосуд пока не решили.
Пелагея всем своим нутром чувствовала, какая разрушительная исходит от Джеты сила. Сейчас ее лучше не искушать, не провоцировать. Исчезнуть, надо исчезнуть.
Она медленно попятилась к заветной двери в мастерскую. Шаг, другой, третий… Ледяная круглая ручка. Да что ж такое! Почему не поддается? Заела? Заперто?
Она выкрутила ручку до боли в кисти — и дверь наконец открылась. И Пелагея нырнула внутрь, привалившись к двери и шумно выдохнув в пыльную пустоту. А потом сползла на пол, обхватила колени руками и обессиленно уткнулась в них лбом.
— Мда-а-а, — протянул призрак, вырываясь из шкатулки эффектным столбом сизого дыма и стремительно светлея. — Что-то моя напарница сегодня не в форме. Может, пойдешь, приляжешь? Выходной возьмешь…
— Ну уж нет, — глухо отозвалась Пелагея, не поднимая головы. — Нельзя забросить проект только потому, что на тебе висит смертельное проклятье. Я собираюсь довести начатое до конца.
— Ишь какая самоотверженная! Это, конечно, похвально и всё такое… Но постой. Ты сказала «проклятье»? Да еще и «смертельное»? То есть, что получается, если ты вдруг раньше срока отбросишь коньки, тоже неупокоенным призраком станешь и будешь жуть наводить?
— Ты же вроде был не против, — взглянула на него Пелагея, на мгновение явив миру свои явно заплаканные красные глаза. Что она, что Сильверин — два сапога пара.
— Я уже боюсь своих желаний, — пробормотал фантом и поёжился. Выглядело это так, словно облако тумана прибивает дождем.
— Дай мне минутку, — попросила она, присаживаясь на скрипучий
Сказала — и зажмурилась, сжав кулаки. Призрак даже прыснул: до чего смешная особа!
— Я здорова-здорова-здорова. Я исцеляюсь. Боль уходит… Ай!
У нее вдруг закололо в подреберье, и она схватилась за бок.
— Что за допотопные методы самовнушения? — спросил Сильверин, участливо подлетев поближе. — Тебе стоит сходить к врачу, а не глупостями тут заниматься.
— Раньше помогало, — призналась Пелагея, перетерпев приступ боли. — Но теперь, похоже, всё серьезно.
Полтергейст закатил красные глаза и присвистнул.
— А я тебе о чем говорю? Бегом к доктору, дурёха!
— Но он ведь не снимет проклятье.
— Само собой, не снимет! — вспылил призрак. — Но ты что, совсем из леса? «О-без-бо-ли-ва-ни-е», — по слогам отчеканил он. — «Анестезия». Тебе знакомо такое понятие?
В каше, которая с недавних пор замещала мозг, обозначилась светлая мысль, и у Пелагеи во взгляде мелькнуло понимание. Она подобралась к двери и осторожно высунула нос. Ни Джеты в сопровождении Хаоса, ни кого-либо еще в коридорах не наблюдалось.
— Ты только никуда не уходи. Я туда и обратно. За… как его? Анестезией.
— Да куда я уйду! Ох, всему-то мне вас, живых, приходится учить! — крикнул Сильверин ей вдогонку.
***
Пока куратор листал в библиотеке потрепанные тома о темной магии и проклятиях, в него врезалась вторая летучая мышь от Эсфири.
Эсфирь была, как всегда, лаконична.
«Ты спрашивал о пересадке кристаллов. Я покопалась в заметках Вершителя: он изучал этот вопрос, но так и не добился положительного результата. Кристалл пересадить — не батарейку заменить. Его слова. Мне действительно жаль».
Ли Тэ Ри прочёл записку — и крылатый почтальон тут же взорвался беззвучным фейерверком в полумраке между стеллажами. Красиво и бессмысленно. А главное, совсем неуместно.
Куратор тяжко вздохнул, опустился на корточки перед ветхим справочником с дневнеэльфийскими рунами и потёр переносицу. Авторы современных изданий повально утверждали, что снятие проклятий, где задействована сама матушка-природа, либо не представляется возможным, либо требует героической жертвы, несовместимой с жизнью. Да и то не факт, что сработает.
Последняя надежда была на справочник с рунами (говорят, предки были умнее нынешних поколений, вот и проверим). Благо, Ли Тэ Ри сносно разбирался в древнеэльфийском. Он разместился за столом в читальном зале, в тишине и одиночестве (никто в столь поздний час сюда не заходил). Положил перед собой фолиант, поставил рядом лампу со светящимся льдом — и практически сразу обнаружил главу о сущности фей. Если фея исполнит свое предназначение, злые чары улетучатся, и она сможет жить долго и счастливо, причем где угодно: хоть в средних, хоть в нижних мирах. Но в чем это предназначение состоит? В чем оно заключается конкретно для Пелагеи? Разве мало ей было спасти друзей, подвергшись смертельному риску там, на равнине?