Любовь ювелирной огранки
Шрифт:
— Ужас какой! — ахнула Юлиана. — До чего этот изверг тебя довёл?
Летучая мышь полетала по комнате, с непривычки вмазалась в ствол березы, шмякнулась на пол и превратилась обратно в Пелагею. Лохматую, раскрасневшуюся и донельзя изумлённую. Небывалая лёгкость, эхолокация, способность переносить губительные для человечества вирусы — все эти опции к новой ипостаси прилагались.
— А я ведь его предупреждала, второе приятное потрясение чревато, — кисло сказала она и рухнула на кровать в своих многоярусных мятых юбках.
— Очуметь, —
— Будем уповать на то, что порода этой мыши морозостойкая, — пробубнила Пелагея в подушку. Если она собиралась остаться в краю Зимней Полуночи (а она собиралась), морозостойкость пришлась бы весьма кстати.
Юлиана подошла и упала на кровать с ней рядом. Пружины скрипнули.
— Будь начеку, — сказала она. — Я краем уха слышала, против тебя какой-то заговор плетётся. Третье приятное потрясение или что-то вроде того.
— Правда?
— За подробностями к своему куратору обращайся. Они там вдвоем с Эсфирью что-то темнят.
***
Эпизод с летучей мышью поверг Пелагею в тихую панику.
— Не могу поверить, — твердила она, расхаживая от березы к двери и массируя пальцами виски. — Поверить не могу.
Ее глаза были прозрачны от непролитых слёз. Неужели она никогда не сможет превратиться в горлицу? Да как же так?
По поводу того, что отныне ей горлицей не быть, она убивалась недолго. Потому что ее позвали к столу, чтобы отпраздновать свержение зла в лице Джеты Га. Пир на весь мир? По такому случаю Пелагея надела свое готическое черное платье, умылась и постаралась придать растрепанной прическе приличный вид.
На старом граммофоне крутилась пластинка, играя заезженный вальс. К столу подали фаршированную индейку, бутерброды с колбасой, пряничных человечков, шоколадный торт и вазочки с конфетами. Из напитков — горячий пунш с красным вином, гвоздикой и апельсинами. И сахарный сироп, куда добавили тертого мускатного ореха.
Юлиана сунула за щёку конфету с помадкой, а Кекс и Пирог стащили по бутерброду и попрятались со своими трофеями по углам. Киприан выпил чего-то не того и теперь пытался укорениться в ледяном полу. Лёд никак не хотел ему даваться. Хотя, вон, сквозь снег прорастай, сколько душе угодно. Несправедливо!
Пелагея вздрогнула, когда к ней сзади подобрался Ли Тэ Ри в своей самой роскошной парчовой мантии.
— Идем со мной. Есть разговор, — прокралось ей в ухо.
О том, что разговор перерастет в нечто большее, ее не предупредили.
Куратор отвел ее в церемониальный зал с барельефами, у входа в который она совсем недавно планировала напиться чаю и пойти ко дну. Сегодня пол в зале покрывали белые ворсистые ковры, а стены были мягкими, словно к ним приклеился тополиный пух. Повсюду валялись подушки, прямо как у Пелагеи дома на чердаке.
— Мы с Эсфирью нашли способ, как закрепить за тобой право на вечную жизнь, — сообщил Ли Тэ Ри, пристально заглянув ей в глаза и сомкнув пальцы у нее на запястье.
Пелагея
— Что еще за способ?
— Не пойми меня неправильно…
Ли Тэ Ри в несколько шагов сократил разделявшее их расстояние и изъявил желание ее обнять. Пелагея от объятий уклонилась.
— Да постой ты спокойно! — не выдержал куратор. Он наконец поймал Пелагею в кольцо рук, и по телу у нее немедленно разлилась жаркая истома.
Но эльфу не стоило расслабляться. Пелагея выждала несколько секунд, вывернулась и на подгибающихся ногах бросилась наутёк.
Ли Тэ Ри устремился за ней вдогонку.
Готическое платье не давало развить нормальную скорость. Пелагея бежала и знала, что ее догонят, и упивалась мыслью, что будет настигнута.
— Ты не человек! Твое сердце — кристалл! Чего тебе бояться? — крикнул Ли Тэ Ри ей вслед.
На удивление, эти слова сработали. Она притормозила.
Он догнал ее, споткнулся, и всемирное тяготение притянуло их обоих к земле. Они грохнулись в ворох подушек, и куратор навис над Пелагеей.
— Только не падай ты в обморок, я тебя умоляю.
— И не собиралась, — тяжело дыша, выдала та. — Кстати, ты знал, что я из-за тебя свою вторую ипостась сменила? Летучая мышь! Мышь! — с негодованием воскликнула она, упершись ладонями ему в плечи.
— А я из-за тебя всё потерял: ум, страх, себя самого. И что ты на это скажешь?
Пелагея открыла рот, но не нашла, что ответить. И Ли Тэ Ри бессовестно воспользовался заминкой. Изнуренный, жаждущий, он припал к ней жадным поцелуем. Как к роднику, как к источнику живой воды, как к дикому лесному ручью.
«Нежная, сладкая, потрясающая. Вся моя».
За окнами разгоралось полярное сияние. Сердце феи молчало, зато эльфийское стучало за двоих, как ювелирный станок для вязания цепей, быстро-быстро.
Стояла лунная ночь тринадцатого числа неопределенного месяца. И чем эта ночь закончилась, не знал никто, кроме Пелагеи и Ли Тэ Ри. Но даже они — не до конца.
Эпилог
Впрочем, ночь, как таковая, не кончалась. Она предсказуемо перетекла в следующую звездно-лунную идиллию, полную головокружительной ласки, теплоты и долгих разговоров по душам.
Ли Тэ Ри сказал, что никогда ее не бросит.
Пелагея сказала, что пусть только попробует.
Ли Тэ Ри сказал, что ни о чем не жалеет.
И у Пелагеи проснулся пророческий дар: скоро они оба глубоко пожалеют. Дайте только срок.
Одной снежной морозной ночью в краю Зимней Полуночи она снова свалилась в обморок.
— Ну всё, теперь я точно умираю. Ведь правда, доктор? — спросила она, возведя глаза на почтенного бородатого старца, который мерил ей пульс.
— Ничего подобного, — заявил тот. И отодвинулся, словно у нее была страшная заразная болезнь. — Должен поздравить ваше семейство с пополнением.