Любовь

Столбова Татьяна

«Не произвел необходимых действий, гад», – вот все, что крутилось в голове у Коли, когда он шел спасать Лапшенникова. Он ни на миг не подумал о таинственных личностях, так напугавших Черткова. Сейчас для него существовало три мира – его личный, Лапшенниковский и Портновский. И уже заметив темно-желтое пятно у дороги – явно беднягу Лапшенникова, – решил, что с Портновым нужно будет побеседовать на эту тему, а потом простить, потому что, в сущности, Андрею совсем несвойственно бросать человека в беде. И если уж так случилось, то по одной простой причине –

слишком был погружен в себя. Бывает. И с Колей могло быть.

* * *

Самое главное, что Лапшенников был жив. Он лежал без движения, лицо разбито, пальто заляпано грязью. Водкой от него несло за несколько шагов. Но он был жив.

Врагов Коля не увидел. Он и вспомнил-то о них тогда лишь, когда склонился над Лапшенниковым и на ум ему пришли слова Черткова: «… пнули сзади…». Коля резко выпрямился, оглянулся. Никого. Очень далеко кто-то пьяно смеялся, но были это обидчики Черткова и Лапшенникова или другие люди, Коля, конечно же, знать не мог.

Он присел на корточки и всмотрелся в лицо поверженного в лужу поэта. Под слабым светом фонаря нос несчастного отливал черным, багровым и красным, щеки – красным и фиолетовым, губы просто были черными. Лапшенников то ли спал, то ли был без сознания, Коля сейчас не собирался устанавливать истину. Он не без труда приподнял Лапшенникова и, кряхтя, взвалил его себе на плечи. Потом сделал первый шаг и чуть не уронил его. Вцепившись одной рукой в отворот грязно-желтого (когда-то красивого и модного) пальто Лапшенникова, а другой в его руку, Коля понес его к общежитию. Поэт был тяжел как свинья. Коля вдруг представил себе, что подобное несчастье произошло не с Лапшенниковым, который был хоть и плотен, но невысок, а с Вяткиным, и ему стало смешно. Вот уж Вяткина ему пришлось бы тащить волоком по земле, за полу пальто, как раненого комиссара.

Почему комиссара?

Несмотря на ночь, плохое настроение, раздражение против Портнова и, в меньшей степени, Черткова, а впридачу полумертвого Лапшенникова на спине, Коля вдруг развеселился и начал смеяться, отчего несколько раз едва не упал вместе со своей ношей.

У двери в общежитие его поджидал Чертков. Увидев, что Колю никто не преследует, он подбежал и схватил Лапшенникова за ноги, таким образом помогая Коле. Вдвоем они втащили пострадавшего внутрь.

Заспанная вахтерша долго ругалась и не хотела пропускать их к лифту. Внезапно Лапшенников громко всхрапнул и зарычал. Вахтерша испугалась, умолкла.

– Живой, – радовался Чертков. – И побили его совсем немного.

Коля иронически посмотрел на него, но ничего не сказал. В прошлом году на одной пьянке Портнов ударил Черткова за какую-то некрасивую фразу, так Чертков потом долго всем рассказывал, какой Портнов жестокий, чуть не отправил его к праотцам, наверное, он сидел в тюрьме за убийство, недаром же у него на правой руке наколка… Договорился он до того, что Портнов, до которого дошли, разумеется, все эти грязные домыслы, встретив однокурсника в коридоре, ударил его еще раз, и

довольно сильно. У Черткова долго потом не открывался глаз.

А что он сказал бы, если бы его побили так «немного», как Лапшенникова?

На шестом этаже царила абсолютная тишина. Коля с помощью Черткова доволок поэта до его двери, постучал.

– Кто там? – звонко спросил Миша Ильенко.

Судя по голосу, он так еще и не ложился. Видимо, пил Портновскую водку.

– Это я. Лапшенникова принес.

– Кто это – «я»?

– Коля Поляков.

– И Чертков, – влез Чертков.

– Чертков пусть убирается к чертовой матери, – решил Миша. – А ты, Коля, заходи. И Володьку заноси. Где ты его взял?

Из последних сил Коля втащил Лапшенникова в комнату и ногой прикрыл за собой дверь, не удосужившись посмотреть, не прищемил ли случайно Черткова.

Миша ахнул.

– Что с ним? Кто его? Ты?

– Ты что? – обиделся Коля. – Я его от парка на себе нес, как родного, а ты говоришь…

– Прости. Но на кого же он тогда нарвался?

– Миша, давай выясним это позже. Сначала надо его раздеть и уложить.

Миша так засуетился, что у Коли мелькнула мысль: не сильно ли он пьян? Приглядевшись, он понял, что так оно и есть. Мишины движения были неверны, и вообще их было слишком много.

Вдвоем они взгромоздили Лапшенникова на кровать. Он по-прежнему не подавал признаков жизни, но Коля, помня о его неожиданном рычании около вахты, был спокоен. Очнется.

– Чай есть? – спросил Коля, присаживаясь к столу и вытягивая ноги. – Только горячий. На улице вроде не так чтобы холодно, но я замерз.

– Чая нет. Зато есть водка. Хочешь?

– Портнов принес?

– Точно, – подтвердил Миша и вдруг расчувствовался. – Портнов – прямо как отец родной. Зашел к нему намедни, попросил выпить, он прогнал меня. А потом приходит и водку приносит. Ну не отец ли?

– Отец, – вяло кивнув, сказал Коля. – Доставай водку-то.

Миша нырнул под стол и через мгновение показался снова. В руке он держал бутылку, водки в которой оставалось на донышке.

– А вот и она!

Миша торжествовал.

Коля не понял, по какому поводу. Что там пить? На одну рюмку только хватит.

– Это все?

– Еще есть, – махнул рукой Миша. – Там, в шкафу. Коля, у тебя в школе какая была отметка по математике?

– Четыре.

– А у меня три. Сосчитай, пожалуйста, сколько я должен Портнову за водку.

– Две бутылки?

– Две.

– Восемьдесят восемь рублей.

– Эйнштейн, – восхитился Миша. – Вручаю тебе Нобелевскую премию.

И он подал Коле рюмку. Потом встал, взял из шкафа бутылку, открыл ее и налил себе.

– Только по одной, Миша. Я спать хочу.

– Договорились.

* * *

Через полчаса Коля вернулся в свою комнату. Портнов спал. За окном светало.

«К черту, – подумал Коля, забираясь в кровать. – Не пойду завтра в институт. К Чичерину на день рождения пойду…»