Любовь

Столбова Татьяна

III

К шести вечера Коля пришел в ЦДЛ – Центральный Дом Литератора. У входа ждал Чичерин. Около него стояли Миша Ильенко и Гопкало.

– Дорогой гость! – весело закричал Чичерин, явно уже принявший на грудь. – А Гопкало, морда, сказал, что ты не придешь!

Гопкало фыркнул и отвернулся.

– Кого ждем? – спросил Коля.

– Гостей, – ответил Чичерин. – Планы поменялись. В ЦДЛ не пойдем, там один из ваших на днях…

И он рассказал, что один великовозрастный

второкурсник, напившись, нахулиганил в ресторане Центрального Дома литераторов, так что теперь на студентов там смотрели с большим неодобрением.

Поэтому, чтобы в случае очередного дебоша не подмочить свою репутацию известного писателя, Чичерин решил не ходить в ЦДЛ, а устроить маленький праздник в ближайшем ресторане. Какая разница, где напиваться?

Подошел Портнов. Он принес подарок от себя и от Коли – бутылку дорогого вермута (Чичерин его очень уважал) и новую книгу модного прозаика (Чичерин его не выносил, но, поскольку прозаик Чичерина тоже не выносил, то в двадцать первой главе под его фамилией и с описанием его внешности вывел отвратительного персонажа, алкоголика с трупным запахом, извращенца и спидоносца, и Чичерин специально просил Портнова найти для него этот только что вышедший роман).

Вскоре из переулка показались Вяткин с Бобровой.

– Боброву я не приглашал, – недовольно сказал Чичерин.

– Ее не надо приглашать, – сказал Гопкало. – Она сама себя приглашает. Тем и сыта.

– Дитя анархии, – вздохнул Ильенко.

Портнов ухмыльнулся и посмотрел на Колю. В ответ Коля пожал плечами.

С двух сторон одновременно подошли еще несколько Чичеринских друзей.

– Все в сборе? – спросил Чичерин.

– Тебе лучше знать, – брюзгливо сказал Гопкало. – Ты же, блин, именинник.

На плохой характер Гопкало никто давно внимания не обращал. Чичерин тоже. Он оглядел своих гостей, потом достал записную книжку и проверил пофамильно, кто на месте.

– Номер четвертый выбыл по состоянию здоровья, – констатировал он. – А остальные все тут. Еще Валя Кутиков не подошел, но я ему звонил, он знает, что мы идем не в ЦДЛ.

– А кто там под четвертым номером? – спросил Вяткин.

– Лапшенников, – ответил Чичерин.

– Вместо него самоприглашенная Боброва, – прошептал Коле на ухо Гопкало и засмеялся.

– А Лапшенников где? – удивился Вяткин, который был не в курсе последних событий.

– Заболел, – сказал Миша Ильенко.

– Тяжело?

– Что-то вроде гриппа.

– Надо будет вареньица ему принести, – озаботился Саня.

У Чичерина вдруг испортилось настроение.

– Вареньице, вареньице, – пробурчал он. – Хватит уже болтовню болтать. Пора веселиться, мать вашу…

* * *

Водки было много, а закуски мало. «Это лучше, чем наоборот», – шепнул Коле Портнов, усаживаясь подальше от Чичерина, поскольку тот в пьяном состоянии бывал чрезмерно любвеобилен и обожал обниматься и целоваться.

Портнов же этого терпеть не мог.

Они с Колей сели на другом конце стола, напротив Чичерина. Их ближайшими соседями оказались Саня Вяткин и поэт Кутиков.

Первые несколько минут Кутиков неприятно гримасничал. Он пришел последним и ему досталось место между Портновым и Ванюшей Смирновым. Первого Кутиков боялся, вторым брезговал. А Ванюша как будто нарочно сильно кашлял, и рот рукой не прикрывал, как приличные люди, потому что приличным никогда не был. Но зато он был хорошим парнем, и за это все прощали ему его маленькие недостатки. Все, кроме поэта Кутикова.

Но потом Кутиков выпил несколько рюмок подряд, в одиночку, между тостами, и повеселел. Он даже подмигнул Коле, высунув голову из-за широкого плеча Портнова. Коля удивился и от Кутикова отвернулся.

– Дорогой Чичерин! – встал с рюмкой в огромной руке Саня Вяткин. – Мы, твои коллеги и друзья, поздравляем тебя с днем рождения и желаем…

– Не с чем поздравлять, – отмахнулся Чичерин. – Пей водку, Саня. А Бобровой почему никто не налил?

Бобровой налили. Она тут же разулыбалась и, потупив глазки, выпила.

Выпил и Коля. Он наметил для себя на этот вечер не более трехсот граммов, но сейчас уже понимал, что вряд ли этим ограничится. Все вокруг пили почти без перерыва, а Колины соседи – Портнов и Вяткин – даже поменяли свои рюмки на бокалы, предназначенные для сока. Оба втягивали Колю в пространную беседу о несомненной пользе и несомненном же вреде алкоголя, в качестве примера указывая на Чичерина, который многого в жизни добился благодаря дружеским попойкам, но при этом угробил здоровье, и теперь раз в год лежал в больнице, лечился от язвы желудка.

– Это частный случай, – сказал Коля.

– Вся жизнь состоит из частных случаев, – сказал Портнов.

– Так я не понял, Коля, ты за или против? – спросил Вяткин.

– Сам не знаю.

– Если пьет, значит, за, – решил Портнов. – И вообще, Вяткин, это сложный вопрос. Передай-ка мне бутылку. Да вон ту, что рядом с Гопкало.

Приглашенные Чичериным барды вдруг запели. Им, естественно, требовалась тишина, и все замолчали, прервав свои беседы на полуслове. Вяткин ерзал на своем стуле и, в братском порыве поддержать бардов собственным мощным вокалом, делал трагическое лицо, открывал рот, но издавать звуки все-таки не решался, ибо не знал слов.

Первая песня Коле очень понравилась. Никакой седобородой романтики, все благородно, красиво и умно. А вот вторая, шуточная, вызвала раздражение. Мастерски написанная, она, тем не менее, была вульгарна, и грубо задела в Коле ту обнаженную еще душевную струну, которой он касаться боялся, то есть в мыслях своих обходил старательно опасные темы. Он понимал, что вот-вот сорвется, или, как сказал бы поэт Кутиков, рухнет в бездну депрессии, и тогда выбраться обратно будет трудно. Поэтому в середине песни Коля встал и вышел в туалет.