Любовная атака

Грей Ронда

Она завороженно следила за тем, как поочередно появляются скульптуры. Каждая сопровождалась соответствующим комментарием, получала порцию восторгов от Лайзы и Лотты и снова препровождалась в хранилище. Лотта не только отдавала должное и восхищалась работами, но и вставляла очень тонкие замечания, свидетельствующие о ее высоком профессионализме.

Что касалось самой Лайзы, то той было трудно сосредоточиться на происходящем. Все эти изображения она уже видела во время недавнего осмотра мастерской, и, хотя они производили сильное впечатление, взгляд Лайзы безуспешно искал сирену.

Как, интересно, собирается Джек выйти из этого положения? Либо он совсем не покажет им скульптуру, либо… Как бы

там ни было, Лайза была наполовину уверена, что он видит ее растерянность и знает ее причины.

Ее размышления прервались сообщением Джека, что сейчас он покажет им новую скульптуру, которая в свете недавней дискуссии о заказах будет особенно интересна для Лотты. Сначала Лайза как-то не очень отреагировала на замечание Джека. Однако когда Харрис вынес скульптуру из кладовки, она сразу поняла, что видит ее впервые.

Увидеть такой шедевр и не запомнить было бы невозможно – даже Лотта была явно потрясена им. А Лайза едва удержалась от удивленного и восторженного вскрика. Не заметить же подобное произведение во время своей инспекции казалось еще более невероятным. Такого просто не могло быть.

– Эта вещь может стать украшением всей выставки, если я решу отдать ее тебе, Лотта, – без ложной скромности произнес Харрис. – Не уверен, что готов продать ее, а если так, то, наверное, нет смысла тащить ее в Европу лишь ради того, чтобы потом отсылать назад.

– Я бы с радостью это сделала, – негромко отозвалась Лотта, медленно поднимаясь и подходя к фигуре, стоявшей на постаменте. – Но не стану: она слишком… превосходит все, сделанное тобой. Эта работа затмит все остальные, и публика будет мечтать только о ней.

Волнение Лотты проявилось в легком усилении ее акцента, и Лайза прекрасно поняла и разделила ее чувства.

Произведение было по-настоящему сильным, точнее сказать – мощным. Выполненное из дерева красноватого оттенка, оно представляло собой двуединство человека и животного в композиции, казалось, вышедшей из лесной фантазии – или кошмара.

На первый взгляд фигура почти в натуральную величину могла сойти за волка-оборотня, застигнутого в момент перевоплощения. При более пристальном рассмотрении становилось ясно, что это оборотень-лисица, но самое удивительное было в другом. Фигура отличалась тонкой, но при этом бесспорной чувственностью, эротичностью – женщина или животное или нечто среднее между ними было существом, распаленным желанием.

Такого мастерства Лайза вполне могла ожидать от Харриса, но здесь было гораздо большее – возможно, эта скульптура действительно была лучшим произведением Джека. В ней чувствовалась некая гениальная простота и первобытная сила, одновременно грубая и все же изысканная. Джеку каким-то образом удалось выразить в дереве нечеловеческую дикую озлобленность и чисто женскую страстность.

И лицо или морда существа было удивительно, почти пугающе знакомо: Лайза видела прототип всего один раз, но так и не забыла.

– С тех пор как я ее закончил, я перебрал много названий, – произнес Харрис с резкой, почти садистской усмешкой. – И все время возвращаюсь к первому – «Лисица», да простят меня все лисы мира.

– А эта простила? – спросила Лотта. – Судя по тому, что ты мне в свое время рассказывал, я бы подумала…

– Маловероятно, – перебил ее Харрис. – Она ненавидит меня по-прежнему, может, даже еще сильнее. И если говорить отстраненно, насколько я вообще на это способен, эта женщина изворотлива, умна, коварна. И совершенно безумна, хотя это и безопасно для всех, кроме меня. Она по-прежнему носится с дурацкой фантазией, что я отец этого бедного мальчишки, и, по-моему, будет ненавидеть меня до конца своих дней только за это! Однако ее муж в конце концов простил меня. После стольких лет он наконец-то уличил ее во лжи и убедился, что его

жена – ненормальная. И, надо отдать ему должное, он даже извинился и вернул работу... вместе с распиской. Одному Богу известно, как ему удалось заставить ее подписать это. Теперь я могу выставить скульптуру или продать, по своему усмотрению. – Харрис пожал плечами. – Ее муж заявил, что это часть компенсации за то, что произведение так долго не выставлялось, но здесь что-то не то. Подозреваю, он сделал это после того, как понял, что мальчик – его ребенок. В те дни выставить эту работу мне бы не помешало, ведь это по-прежнему одна из самых сильных созданных мною вещей. Может, даже лучшая. – И он снова пожал плечами. – Я на самом деле был страшно рад, что он не уничтожил ее, как грозился, – ты помнишь, Лотта? Так что я не стал разводить с ним дискуссии. – Харрис обернулся посмотреть на оборотня, и Лайза могла поклясться, что глаза его затуманились от нахлынувших чувств. Он стиснул зубы, и чувствовалось, что Джек очень разволновался. – Если уж кто-то и уничтожит эту проклятую лисицу, то этим человеком буду я! – резко произнес Харрис, затем неожиданно повернулся к Лайзе. – А ты что скажешь? – спросил он голосом, по-прежнему хриплым от напряжения. – Очень похожа – и физически и... по своей сути. Или ты уже не помнишь ее?

– Помню, – отозвалась Лайза, почти съежившись от его напора. – Причем достаточно хорошо, чтобы судить о сходстве. Не знаю, как насчет всего остального, но мне показалось, что эта дама и впрямь сильно тебя недолюбливает.

Харрис рассмеялся.

– Недолюбливает? Это слишком мягко сказано. Эта женщина ненавидит меня еще сильнее, чем это произведение. – Он указал на скульптуру. – Потому что не я отец ее ребенка и никак не мог им быть. Я-то точно знаю, что Марион из себя представляет, – она сумасшедшая. Бедняга. Не помню, кто сказал, что все безумие ада не может сравниться с бешенством отвергнутой женщины, и это точно. А что, разве нет?

Джек рассмеялся, но это был горький смех, в нем слышалась давняя затаенная обида.

– Значит, все из-за ребенка? – Лайза обращалась больше к себе, а не к Джеку, но тот понял вопрос буквально.

– Это сложное дело и довольно долгая и неприятная история. Я тебе как-нибудь расскажу, если выберу для этого удобную минутку. Но только не сегодня! Сейчас мы смотрим в будущее, а не в прошлое.

И Харрис прекратил разговор, оставив у Лайзы больше вопросов, чем ответов. Он отставил «Лисицу» в сторонку и снова занялся показом работ, отобранных для выставки.

Джек вынес еще шесть скульптур, и все они, как и предыдущие, были прекрасны и уникальны в своем роде. Однако ни одна из них не шла ни в какое сравнение с «Лисицей». Все они меркли по сравнению с этим шедевром, и Харрис, по-видимому, это понял.

– У меня, кстати, есть еще одна штучка… – объявил он, обращаясь больше к Лайзе, чем к Лотте. – Но здесь та же проблема – я не уверен, что хочу ее продать. Вы будете первыми, кто увидит это мое творение.

С этими словами он бросил загадочный взгляд на Лайзу и вынес из-за экрана закутанную фигуру. Когда он поставил работу на помост, она все еще была скрыта, однако в глазах Джека, когда он, задорно улыбнувшись Лайзе, сдернул покрывало, светилось нескрываемое предвкушение.

Она потрясенно ахнула.

8

Лотта даже привстала со своего места, Лайза услышала рядом ее вздох. Но если реакция блондинки была вызвана искренним восхищением прекрасным произведением искусства, то чувства Лайзы были гораздо сложнее.

Она застыла, словно громом пораженная. Она ведь ожидала увидеть совсем не это. Что же произошло? Какой дьявольский фокус сотворил Джек Харрис на этот раз?

Перед ней была сирена – законченная, отполированная и… совершенно великолепная.