Любовница №2358

Семенова Лика

Я покачала головой:

— Вы пытаетесь навязать всему миру собственное видение, ваше превосходительство.

— Рано или поздно мир разделит мое видение. Когда поймет, что лишь оно истинно.

— Вас извиняет только то, что вы заблуждаетесь искренне, Аскар-хан.

Он рывком прижал меня к себе, изменился в лице:

— Женщина не может судить о моих ошибках.

— Рассказывайте об этом своим закутанным женам, ваше превосходительство. Альянс — не Тахил. И никогда Тахилом не станет.

Он внезапно рассмеялся, глаза хищно засверкали:

— Я хочу видеть тебя в своей

постели, Амани. Нагую и покорную. Сколько ты стоишь? Назови любую цену.

Я остановилась от неожиданности, но аль-Зарах подхватил меня, и не дал сбиться с ритма. Мучительно хотелось отвесить ему пощечину, но я понимала, что таким образом дам пощечину Фирелу. Я должна терпеть, улыбаться, сохранять лицо. Сглаживать конфликты и тактично уходить от неугодных вопросов.

— Я не продаюсь, ваше превосходительство. Оставьте эти попытки.

— Все продаются, царица моих желаний. И люди, и вещи. Тем более женщины. Нужно лишь знать, кому заплатить.

— Вы оскорбляете меня.

— Я оказываю тебе неслыханную честь. Мое внимание почетно и драгоценно. Но мое терпение не безгранично. Твое упорство развлекает. Но однообразные игры быстро надоедают, Амани. И тогда игра перестает быть игрой.

— И вы продолжите настаивать, узнав, что я люблю другого?

— А кто здесь говорит о любви? — аль-Зарах презрительно скривился. — Ваша любовь — миф, прекрасная Амани. А желания — реальность. Я привык следовать своим желаниям. И получать то, что желаю. Всегда.

Я горела от возмущения. Он даже не скрывал, что хочет лишь тело. Хотелось наговорить ему в лицо много ядовитой дряни. Что бы он ни возомнил — он бессилен. Меня охраняют законы Альянса. Сейчас, когда у нас с Фирелом все хорошо, я чувствовала себя смелее. Напор аль-Зараха невероятным образом придал мне уверенности. Он может лишь клацать зубами. И чем громче он клацает — тем он бессильнее.

К счастью, музыка закончилась. По правилам этикета я не могла танцевать с одним кавалером два танца подряд, исключая, конечно, Фирела. Аль-Зарах вновь молчал, проводил меня к Полу, раскланялся и исчез в толпе. Для меня было главным лишь то, что он не выдал нашего знакомства.

 Я не успела сказать Полу ни единого слова, как увидела, что к нам приближается миссис Клаверти. Кажется, она захмелела. Теплые медовые глаза едва заметно помутнели, щеки налились естественным румянцем:

— Советник Фирел, могу я украсть вашу красавицу?

— Конечно, Амалия, — Пол слегка кивнул, но мне показалось, что он едва скрывал раздражение.

Мы отошли к окну, и миссис Клаверти мягко коснулась пальцами моей руки:

— Кажется, моя дорогая, вы вытянули козырную карту.

Я напряглась:

— Что вы хотите сказать?

— Аль-Зарах. Он без ума от вас. Это успех.

Мне стало неловко. Нет, не стыдно — неприятно, будто она копалась во вскрытой грудной клетке холодной железякой. Она уже поняла все про нас с Фирелом, наверняка поняла, что я даже не помышляю о другом мужчине, но продолжала продавливать. Зачем это заострять?

— Это просто любезность, миссис Клаверти. Господин аль-Зарах не позволил себе ничего лишнего и был весьма галантен. — Я прижала пальцы к виску и сделала скорбное лицо: — От этого вальса

у меня разболелась голова. Я совсем не привыкла к таким большим приемам. Попрошу Пола поехать домой. Заранее прошу простить меня, если мне не удастся с вами попрощаться.

Я натянуто улыбнулась и поспешила прочь, все еще прикладывая пальцы к виску. Вышло нетактично, но я была не в силах слушать ее рассуждения. Кто тянул ее за язык? Зачем? Преподносить этот кошмар, как необыкновенное везение!

Я нашла Фирела в компании пожилых мужчин и отвратительного Мурены. Завидев меня, Пол отошел и позволил взять себя под руку:

— Мне кажется, пришло время оставить это сборище. Надеюсь, ты не намерена больше… вальсировать?

Он так выделил это слово, что я невольно зажалась. Я не могла понять, что это: банальная ревность, или он тоже что-то заметил, как и миссис Клаверти?

Пол неожиданно склонился к моему уху, обжигая дыханием:

— Мне не терпится сорвать это платье к чертовой матери.

Я не сдержала восторженной улыбки, кокетливо отвернулась, но тут же остолбенела, смотря вслед официантке с подносом, полным фужеров. Едва не прижала пальцы к губам, но вовремя опомнилась — это будет неприлично. Дарка. Я не сомневалась ни на миг — Дарка. В черном форменном жилете и узкой юбке. Она уже развернулась, удалялась, а я жадно провожала взглядом знакомую копну смоляных кудрей, забранных в хвост, точеную фигурку с восхитительными формами. Дарка! Как же мне ее не хватало. Я, было, дернулась, но вовремя опомнилась — не знаю, как воспримет Фирел разговоры с официанткой. И… Дарка была частью моей прошлой жизни, которую я старалась не афишировать. Я видела, как к ней подошел Мурена, поставил на поднос пустой бокал и что-то сказал, сверля масляными глазами. Смотрел так, будто имел на нее право. Она, без сомнения, нравилась ему. Дарка лишь мило улыбалась, как и положено персоналу. Что он сказал ей? Мне неумолимо казалось, что спрашивал о цене. На саму Дарку. Почти так же, как совсем недавно аль-Зарах. Я должна съездить в Муравейник, пусть Пол и будет не слишком доволен. Я хочу обнять ее. Ее и Кармеллу. Обязательно.

— Кого ты увидела?

Я поспешно повернулась, покачала головой:

— Какой отвратительный тип этот Джед Мурена.

Пол лишь усмехнулся:

— Редкая сволочь. Но если мы задержимся еще хотя бы на минуту — я начну раздевать тебя прямо здесь.

33

Когда мы поднялись на второй этаж по стеклянной лестнице, я едва успела отбросить бальную сумочку на диван. Фирел прижал меня к себе, обжигающие губы жадно коснулись шеи:

— Как же ты красива. Я ревновал тебя ко всем этим мужчинам. К каждому из них.

— Пол, ты преувеличиваешь. Они были просто любезны.

Выходит, миссис Клаверти была права. Но я млела от этих слов. Отчаянно хотела, чтобы он ревновал, боялся потерять.

— Не воображай, моя дорогая, что я не различу похотливые взгляды. Они просто пожирали тебя глазами. Все, от самого дряхлого старика до последнего прыщавого официанта. Клянусь, кажется, даже у Пинкертона зашевелилось в штанах. А Гарбиш хотел просто испепелить меня на месте, едва мы вошли.

— Пол!

— Ты же видела его жену. А ее туалет!