Любовница бури
Шрифт:
Неужели это она… с такой спокойной жестокостью думает о том, чтобы лишить жизней людей, которые ничего ей не сделали и на ее глазах не совершали никаких зверств, чтобы заслуживать такой участи? В кого она превратилась в этом проклятом
Поль выскользнула из-за стола, чуть менее грациозно, чем ей хотелось, чуть не опрокинув на свое роскошное платье недопитое вино, и бросилась сквозь анфиладу комнат на улицу. Ледяной воздух резанул по разгоряченным щекам, и девушка подставила лицо тихо падающим с неба снежинкам. Она вцепилась пальцами в холодные камни парапета и закрыла глаза, пытаясь вернуть своим мыслям ясность, и хоть немного совладать с бешено стучащим сердцем.
Каждый день здесь приближает ее к безумию, к крушению последних аванпостов ее силы духа… Сколько еще понадобится времени, чтобы она приняла милости Баттенберга и на следующем таком пиру лицемерно радоваться жизни, упиваясь своей властью и величием?
Поль распахнула глаза и перевела расфокусированный взгляд на военный кордон на дороге. Сегодня его было почти не разобрать за припаркованными вокруг черными, блестящими дорогими автомобилями. Что, если спрятаться за ними? Незаметно напасть на военных, угнать одну из этих машин и сбежать?
Поль и сама не заметила, как перешла от продумывания
Перед ней стоял Рихард. И она не узнала бы его, если бы так долго и страстно не жаждала этой встречи. Поль впала в оцепенение. Ей показалось, что прошла целая вечность, пока она наблюдала за тем, как снежинки оседают на его черных волосах и непривычном белом мундире с серебряными эполетами. Белой была и маска на его лице.
Белый, серьезно?
Не будь она слегка пьяна и так ошарашена, она бы рассмеялась в голос. Нет, все-таки сильно пьяна. Вероятно, он просто привиделся ей, не мог же он в реальности изменить своему любимому черному цвету.
– Поль, - хрипло прошептал он, и голос был вполне настоящим. Пока Поль думала, что сказать – а ей столько всего хотелось сказать! – Рихард подтянул девушку к себе и сгреб в объятия, уткнувшись лицом в ее уже достаточно присыпанную снегом макушку.
– Ты жив, - вырвалось у Поль.
Конец первой части.