Любовница бури

Лурье Рита

Ей начало казаться, что она попала в заколдованный замок чудовища, где все функционирует благодаря неизвестной ей магии, а сам хозяин имеет страшное лицо и скрывается от своей гостьи. Ведь кто-то невидимый же сервировал такой красивый стол, собрал и поставил в вазы цветы, зажег огонь в огромном камине с мраморной отделкой?

Однако, хозяин не заставил себя долго ждать. Двустворчатые двери в дальнем углу комнаты открылись и в комнату шагнул мужчина – внушительный рост которого и странная маска, скрывающая лицо, заставили сердце Поль пропустить удар. Ей показалось,

что перед ней Монстр. Но, увы, она ошиблась.

Она узнала бы его тяжелую походку с широкими шагами, непостижимым мистическим образом почувствовала бы его присутствие. Но его не было в этом замке… И она сомневалась, оставался ли он вообще в числе живых людей, ведь с момента, когда рыжий офицер пресек их попытку бегства, они больше не встречались.

Хозяин замка приблизился к столу и остановился, разглядывая Поль светлыми глазами через прорези маски. А Поль, в свою очередь, оценивала его, не стесняясь своего любопытства.

Наивно было так обмануться, спутав его с Рихардом. Он был… его полной противоположностью, не смотря на роднившие их черты и привычку скрывать свое лицо. Он был льдом, когда ее ручной монстр лесным пожаром.

Хозяин замка был спокоен, как бог царства мертвых. Его глаза были холодными, безжизненными и мудрыми, тело сухопарым и узким, словно вытянутый ввысь ствол вековой сосны. Его торжественный изумрудный мундир какого-то неизвестного Поль военного чина резко контрастировал с белоснежным мрамором маски. Казалось, что она сделана из алебастра или слоновой кости, такая тонкая, филигранно высеченная рукой неизвестного мастера.

Эта маска создана была, чтобы повторять черты незнакомца и быть его второй кожей. Маска Рихарда нужна была ему, чтобы скрываться за ней, прятаться, устрашать, она была грубо вытесанной, жесткой и пугающей. Как колодки. Как наказание.

– Ты не ошиблась, дитя, - вдруг заговорил незнакомец низким, лишенным каких-либо эмоций голосом и тронул рукой в замшевой перчатке белый материал на своем лице, - эта маска – моя вторая кожа. Первую изуродовала война.

Поль вздрогнула от этих слов и потянулась к ножу, лежащему рядом с широкой белой тарелкой с позолотой. Он… он слышал ее мысли?

– Я не причиню тебе вреда, - продолжал хозяин замка, - ведь ты моя гостья. Я вынужден скрывать свое лицо, потому что оно обезображено и могло бы испугать тебя, - он сделал долгую паузу и слегка, учтиво склонил голову, - извини, мне стоило бы сразу представиться. Мое имя – Мариус Фон Баттенберг.

Поль растерялась, не зная, как реагировать на его слова.

Назвать свое имя? Рассказать о себе? Но она не привыкла быть доверчивой, зная коварную природу нацистов, а она не сомневалась, что человек перед ней – представитель их военной верхушки. И его дружелюбный тон вовсе не усыпил бдительности девушки, она даже на расстоянии чувствовала исходящую от незнакомца опасность.

Баттенберг тем временем приблизился к ней, но только лишь для того, чтобы снять с блюд, стоявших на столе блестящие серебряные крышки.

– Угощайся, дитя, - бросил он, возвращаясь к своему месту на противоположном конце стола, - должно быть,

ты устала после долгой дороги и голодна. Вряд ли в лагере тебе приходилось нормально питаться. Приношу свои извинения за недоразумение, из-за которого тебе пришлось оставаться там, будучи настолько неординарной юной особой. В том вина моего ученика и он понесет наказание…

У Поль по спине пробежали муражки и она поежилась.

Значит, этот человек тот самый учитель Монстра… Тот самый учитель, от которого он пытался ее спасти, даже ценой собственной жизни. Тот самый учитель, в руки к которому ей нельзя было попадать ни в коем случае… И… Рихард? Что с ним? Неужели он…

– Не волнуйся, - снова прочитав ее мысли, сказал Баттенберг, - жизнь моего ученика слишком ценна, чтобы расплачиваться ей за ошибку. В конце-концов, он всего лишь глупый мальчишка. У него еще будет возможность загладить свою вину.

– Зачем я вам? – перебила Поль, испугавшись, что хозяин замка снова проберется к ней в голову, - что во мне такого особенного? Я оборванка из пустыни…

– Ты пытаешься убедить себя в этом, дитя, - усмехнулся Баттенберг и невозмутимо потянулся к блюду, стоявшему к нему ближе всего, - но тебе отведена важная роль в ведущейся войне.

Поль с грустью смотрела, как он отрезает огромный кусок от прожаренного до золотистой корочки молодого поросенка. Она чуть слюнями не захлебнулась, так была голодна, а в животе призывно урчало. И все-таки все эти яства, от которых ломился стол, не внушали девушке доверия. Она помнила сюжеты сказок и мифов, где героиня оказывалась в ловушке, вкусив заколдованного, запретного плода. Да, и есть с рук нацистов, Поль считала ниже собственного достоинства.

Конечно, в голову тут же полезли воспоминания о военных пайках, которые для нее добывал Рихард. Нет, нельзя об этом думать… Этот жуткий тип спокойно копается в ее голове, пробираясь в самые потайные уголки, заглядывая в самые сокровенные воспоминания… нельзя выдавать Монстра и вколачивать лишние гвозди в крышку его гроба.

Поль представила черный ящик. Глухой, непробиваемый, без замочной скважины. В нем было все важное, все личное, все, что она не хотела отдавать Баттенбергу. Никому не хотела отдавать. И ей показалось, что под маской хозяин замка нахмурился, по крайней мере, его глаза недобро блеснули.

Висок Поль пронзила резкая боль, она схватилась за голову, прикусила губы до крови. Скорее интуитивно, чем осознанно, она выбросила руку вперед в том жесте, который переняла у Рихард и попыталась воздействовать на Баттенберга. Но он лишь усмехнулся.

– Глупое дитя, - снисходительно проговорил он, - тебе не зачем мне сопротивляться.

– Тогда не лезьте в мою голову! – закричала Поль и вскочила из-за стола, ударившись о его монолитную ножку ногой, отчего посуда на нем жалобно звякнула. Боль стала еще сильнее, но Поль была настроена решительно. Она по-прежнему держала руку вытянутой и пыталась направить через нее силу, наполнявшую ее хрупкое тело.

И Баттенберг вдруг дернулся, качнулся на стуле и с трудом сохранил равновесие. Он вскочил.