Любовница Иуды
Шрифт:
Джигурда первым преодолел легкое замешательство и твердым шагом подошел к резной этажерке. Взяв с полки книгу с залоснившейся обложкой, по-видимому, захватанную пальцами, он спросил:
– Вы случайно не заметили, на каком месте прервал Караченя чтение Евангелия, когда случился припадок?
– Припоминаю… Книга лежала на полу и была раскрыта на цветной картинке, где изображено, как Христос изгоняет беса из одержимого в стране Гадаринской, вот! – живо спохватилась привратница, радуясь своей памяти и наблюдательности.
– Это там, где паслось стадо свиней? Вот это? – следователь показал Олимпиаде раскрытую на нужной
Вместе с нашим героем и мы подошли поближе: иллюстрация и впрямь устрашала своим наивным натурализмом благодаря точному, почти фотографическому рисунку. Особенно впечатляли злобные оскалы упитанных розовых свиней.
Иуда был особенно взволнован. Многие детали художник схватил так верно, будто сам был на том месте, возле того обрыва, и видел одержимого, который выскочил из скалистых пещер Вади Семака в длинных грязных патлах и рваных лохмотьях, израненный острыми камнями и перепоясанный гремящей цепью. Этот безумец бросился с обломком горной породы прямо на Егошуа, словно знал, кто он. А раввуни стоял к одержимому спиной, созерцая дикую прекрасную местность. В тот миг Иуда первым заметил опасность и метнулся наперерез. Ударил безумца ногой в живот, а затем, опьяненный победой, едва не забил до смерти – хотя бесноватый оказался поразительно вертким и сильным. Егошуа с гневом приказал отпустить несчастного, сказав, что он и сам бы легко справился, не делая человеку больно. И тут же это доказал: когда, освободившись из рук Иуды, безумец снова бросился на учителя, тот заморозил несчастного на месте одним движением руки и глаз – это было удивительное зрелище!
Иуда вдруг ощутил запах гниющих водорослей и смрадного тела одержимого из Гергесы, жившего в пустых гробницах.
– Значит, ваша молитва не подействовала на Караченю? – задумчиво спросил Джигурда и захлопнул книгу. – А вы не могли бы повторить ту молитву его еще раз, прямо сейчас перед нами, причем с той же интонацией, как тогда?
Олимпиаду не пришлось долго упрашивать. Она поднялась с лавочки и повернула постное лицо к следователю. Но вдруг передумала – и стала смотреть на Иуду, словно он показался ей более подходящим слушателем.
– Во имя Отца, и Сына, и Святого духа, аминь. От Богородициной молитвы, от Иисусова креста, от Христовой печати, от святых помощи, от моего слова отыди, бес нечистый, дух проклятый, на сухие дерева, на мхи и болота, и там тебе место, житие, пребывание и воля, и там кричи, а не в рабе божьем Петре самовольничай. Вся небесная сила, Михаил Архангел, Авоид-ангел и все святые чудотворцы: Нифонт, Илия пророк, Николай чудотворец, Георгий Победоносец, и царь Давид, Иоанн Креститель, Власий, Истофер и Никита великомученик…
– Достаточно, спасибо! – перебил Джигурда. – Может, у вас есть фотография этого Карачени?
Недовольная тем, что прервали её радостное восхождение на молитвенную гору, привратница обиженно скомкала губы, подсиненные горем и аскезой, и хотела было ответить в том духе, что нет, дескать у неё ничего… Но вовремя заметила, что следователь уже стоит около простенка и внимательно разглядывает на фанерном щитке остановленные мгновения её черно-белой жизни. Подошла и стала искать среди них Петин снимок, однако его там не оказалось.
– Мой сосед Прохор сфотографировал нас с Петей на прошлую Пасху и отдал мне фотографию. Мы даже не видели, когда он снимал… Но где же фотка? Позавчера еще
– Фотография была в единственном экземпляре? – Джигурда сделал вид, что очень расстроен.
– Ой, нет! Еще одна есть, в альбоме, – вспомнила Олимпиада и полезла в комод.
В её движениях, еще недавно заторможенных, появилась неприятная суетливость, а на блеклых щеках проступили красноватые пятна – верные признаки близкого нервного срыва. Наблюдать, как осыпается с привратницы шелуха навязанной самой себе роли, было тягостно: ведь о возможности для нее совсем другой жизни говорили красивые каштановые волосы, выбившиеся из-под старушечьего платка, стройная фигура, угадываемая даже сквозь монашеское платье до пят, выразительное лицо с тонкими чертами. Но его вряд ли когда-нибудь согревали мужские поцелуи. Теперь Олимпиада чем-то напоминала Иуде Марию из Магдалы, когда он потерял любимую навсегда.
Внезапно привратница, разгребавшая содержимое комода, резко отдернула руки назад, будто прикоснулась к скользкому телу гадюки, свернувшейся на дне рассохшегося ящичка. Джигурда стремительно подскочил к Олимпиаде – и тоже замер: среди мешочков с пахучими лесными травами лежал медицинский шприц. С помощью носового платка следователь извлек его и принюхался к мутному цилиндрику, где темнел между иглой и поршнем остаток жидкости травянистого цвета. Привратница поглядела на шприц круглыми неподвижными глазами и растерянно выдохнула:
– О, Господи! Откуда он здесь?
– Это мы и хотели бы выяснить, – Джигурда не мог справиться с захлестнувшей его волной радостного ожесточения. Горьковатый запах, просочившийся из цилиндрика, заставил следователя задуматься. Он снова подошел к старинному комоду и стал быстро перебирать серые холщовые мешочки с названиями трав, намалеванными химическим карандашом. И вот нашёл то, что искал. Держа в вытянутой руке перед собой один из мешочков, Джигурда медленно и строго, будто приговор на суде, прочитал вслух:
– Цикута, или вех ядовитый… – И нацелил на Олимпиаду сверкающие стекла своих очков. – Надеюсь, эта травка ваша?
– Моя. Что тут такого?.. – У привратницы задрожали длинные и как бы лишние на постном лице ресницы. – Я делаю из неё порошочки против опухолей, против колик и всяких воспалений. Не для себя стараюсь – для людей.
– На этот раз вы, кажется, перестарались, – с удовольствием съязвил Джигурда. – Где вы траву достаете? И как готовите экстракт?
– У меня есть своё место в осиннике за торфяным болотом. Вех любит тень и прохладную землю. А готовлю просто: из свежих стеблей выжимаю сок, потом выпариваю его в глиняном горшке на слабом огне, всё время помешивая. И непременно шепчу молитвы.
Мы видели, что отец Прокл мрачнеет с каждым словом привратницы и все крепче сжимает на груди панагию с изображением Богородицы. Зато для нашего героя черница Олимпиада становилась ближе и понятней – сейчас он находил в ней сходство с родной матерью, которая всегда делила свою любовь к тайне между Иеговой и колдовскими травами.
– Какой препарат сильнее: из свежей цикуты или из сухой? – продолжал допрос Джигурда.
– Из свежей, конечно. Но им можно убить. И за свежей цикутой я уже давно не хожу, ноги болят. А сушеные листья зашиваю в полотно, размачиваю в кипятке и прикладываю к больному месту как припарку. Очень помогает!