Любовница Иуды

Гайсин Александр

Наконец он самолично открыл двери: лицо было распаренное, как от банного жара, с ещё не остывшими после блуда глазами. На груди губернатора под расстегнутой сиреневой рубашкой курчавилась до самого горла седоватая шерстка – на ней поблескивали капельки пота. Взгляд благодушно лоснился, но доверять этому благодушию было нельзя. Ферапонтов грузно плюхнулся в кресло возле столика с батареей мерцающих бутылок и богатой снедью и насмешливо холодно воскликнул:

– Отыскался покойничек! Теперь хоть на человека стал похож. Ты что же, товарищ Кувшинников, комедию ломаешь? Ну, воскрес, так воскрес. Бывало

и не такое. Но зачем ты себя за Искариота выдаешь? За небесного посланника? Тоже мне неуловимый мститель! В пророки потянуло? Разве ты меня не помнишь? А ведь мы с тобой немножко сотрудничали, а?.. – Ферапонтов с едкой ухмылкой сощурил глаза, отхлебнул из бокала и удовлетворенно причмокнул мокрыми губами. – Не забыл своего предшественника Вебера? Ты ведь занял его место благодаря мне.

– Не знаю я никакого Вебера, – твердо ответил Иуда.

– А Марию?

– Где она? Вы в курсе? – Иуда слегка подался вперед.

– Клюнул! Марсальская права, – засмеялся Ферапонтов, шлепнув себя по жирным ляжкам. – Я ещё фамилию не назвал, а он уже понял, о ком речь. Хватит притворяться, Вениамин Михайлович! Актер из тебя никудышный. Ну-ка разденься! Я сейчас всем докажу, что ты – это ты и никто другой. Раздевайся до пояса. Или тебя раздеть?

Иуда нехотя подчинился. Ферапонтов повернул его к себе спиной и с победным возгласом больно ткнул пальцем под левую лопатку.

– Что я говорил? Выйди-ка на минутку сюда, Ираида Кондратьевна, здесь все свои… Вот он, засохший рубец от удара ножом! – Он сердито повернулся к смущенному Джигурде. – Ты бы мог и сам это проверить, дорогой мой Фуше. Или он уже склонил тебя на свою сторону?

Увидев, что из спальни выходит Марсальская, в короткой тафтяной юбке и канареечного цвета блузке, с грубым постельным румянцем на щеках, Джигурда стал похож лицом на провинциального учителя гимназии, заставшего свою ученицу в непристойном виде в сомнительном заведении – растерялся, засопел и строго поправил очки на переносице. Затем, глядя прямо в глаза губернатору, сухо отчеканил:

– Фуше, между прочим, был из другого ведомства. Вы это лучше меня должны знать. А в отношении человека, который стоит перед нами… Я и сейчас убежден, что это не убитый Вениамин Кувшинников и не брат его Яков, а кто-то другой. Возможно, он тот, чьим именем себя называет. Но доказать никто ничего не может, ни мы, ни он.

– Кончай свои мистификации! У тебя есть факты, и ты обязан следовать им. А фантазии оставь нашим литераторам Гайсину и Тимсу, – Ферапонтов презрительно скривился.

Марсальская подошла к Иуде вихляющей походкой и холодными жесткими пальцами ощупала шрам на спине.

– Это ни о чем не говорит, Тимур Иванович. Она села на своё место у треугольного столика и потянулась к фужеру с кровавым полукружьем по краю от губной помады. – Сегодня ночью я общалась с духом нашего любимого Великого Учителя, и он подтвердил, что к нам на остров действительно явился Искариот.

– Какого ещё учителя? – встревожился Иуда.

– Не того, о ком ты подумал, – усмехнулась Марсальская и, выдержав паузу, добавила таинственным шепотком, от которого у всех пошли по телу мурашки. – А того, кто подмигнул тебе вчера в своей гробнице. Было такое?

В комнате воцарилась тяжелая тишина, и стало

слышно, как в соседнем номере волнующе стонет женщина, а затем сдавленно закричала в подушку. Марсальская жадно выставила пылающее ушко с бриллиантовой серёжкой-капелькой на мочке. Облизнувшись, она закинула ногу на ногу, высоко оголив круглые колени, и отпила розового вина. Туповато-тревожные взгляды мужчин Ираида Кондратьевна встретила надменно.

– Ты что же это, Ираида, сразу не сказала? Темнишь? – Ферапонтов застегнул рубашку на все пуговицы и накинул на плечи пиджак, стилизованный под армейский френч. В его расширенных зрачках проступила некоторая растерянность.

– Спросите у нашего гостя. Он человек честный. – Марсальская остро взглянула на Иуду сквозь кисейные лохмотья дыма.

– Значит, мне не померещилось, – буркнул тот, словно разговаривал сам с собой.

Он пытался соединить логические концы и начала: как эта восковая кукла могла узнать его в облике неизвестного Кувшинникова? Ведь задание секретное, о нем наверняка знали лишь единицы из Высшего Совета – откуда произошла утечка информации? Видимо, этот загадочный Островитянин имеет большие тайные связи в обеих Канцеляриях. (Мы просим извинения у читателя за эту приблизительную терминологию: дело в том, что и сам Иуда почти ничего о ней не знал, а лишь смутно помнил некий ключ к шифру.)

– Но постойте! – вдруг возмутился Джигурда, потирая лоб указательным пальцем. – Ведь я шагал при осмотре пирамиды прямо за спиной гостя и не мог не заметить…

– Ты вообще перестал замечать то, что нужно, – кольнул его Ферапонтов и тоже напустил на себя вид посвященного лица. Он разлил вино на четверых, но прежде чем взять бокал, близко наклонился к Иуде и произнес с ядовитой любезностью:

– Если вы так хорошо усвоили наш язык, то уж свой-то родной, арамейский, должны знать тем паче. Только не надо клясться, что вы забыли его после двух тысяч лет, проведенных неизвестно где. Итак, я жажду услышать исконное слово.

Иуда радостно прищелкнул пальцами.

– Вы правы, губернатор. Как я сам не догадался! Я действительно многое подзабыл, но кое-что помню…

С первыми же гортанными звуками Иуда сразу преобразился: глаза вдохновенно засияли не по-здешнему, и свет, загоревшийся в этих глазах, изменил черты всем знакомого лица, его мимику, отразился в импульсивных характерных жестах рук, в движениях пальцев, в тембре голоса – Иуда, наконец-то, почувствовал себя изнутри – он летел и летел вслед за своим голосом, за каждым своим словом, обжигаясь его сокровенным смыслом. Из глубины, из-под вековых наслоений повеяло безответной печалью далекой души: в облаке точных напевов псалтири и звуков свирели, среди апельсиновой прохлады сумеречных рощ.

Губернатор со следователем оба буквально обратились в слух, сделались напряженно-внимательными – как гончие собаки, ищущие затерянный на тропе след.

У хозяйки особняка замирало сердце, когда гость нечаянно обращал на неё свой потемневший «иноземный» взгляд, излучавший тоску по любимой.

Но вот умолкла причудливая музыка чужой речи, похожая на курлыканье осенних журавлей. Ферапонтов посмотрел на Иуду с почтительным одобрением и тихо постучал кончиками пальцев о ладонь – вместо аплодисментов.