Любовница Иуды
Шрифт:
– С грязи. Хотелось немного очиститься. Вспомнил Храм.
– А батюшка не говорил, где он выпил вино и когда?
– Не успел. Сказал лишь, что вино – отрава.
– В котором часу вы встретились?
– Я ни в часах, ни вообще во времени не разбираюсь. Все по солнышку. А оно ещё не стояло над храмом. То есть над церковью.
В комнату вкатился колобком благочинный отец Прокл, закончивший службу. Был он в добротно сшитой рясе, на шелковой шумящей подкладке, с красивыми разноцветными четочками, в блестящем черном клобуке. Но пышная одежда
– Откуда вы получаете вино для причастия? – спросил Джигурда, внимательно вглядываясь в глаза священника.
– Из разных мест, раньше было легче: из Центра нам регулярно поставляли кагор отличного качества. Сейчас, как вы знаете, хозяйственные связи разрушены. После антиалкогольной кампании многие заводы перешли на производство лимонада и пива. Коснулось это и нашего острова. На спиртзаводе гонят в основном водку и – понятно, зачем. Приходится добывать вино через коммерческих посредников. Ну и так далее.
– Вино сегодняшнего причастия было заводское?
– Да. Несколько месяцев назад дьякону Родиону удалось через директора спиртзавода закупить два ящика кагора. Один ящик у нас украли ночью прямо со склада епархии. Второй мы отдали на хранение привратнице Олимпиаде. Она всегда дома, женщина честная, богобоязненная. С её стороны всякие злоумышления исключаются, – заверил отец Прокл.
– Она вам сама приносит вино в алтарь?
– Когда как. Сегодня она принесла.
– А вы лично не пробуете вино, прежде чем вылить его в чашу?
– У меня такой привычки нет… – Благочинный хмуро поправил роговые очки. – А вот покойник, земля ему пухом, иногда грешил. Особенно, если накануне происходило обильное возлияние.
– Какие у вас были с ним отношения? – Джигурда взглянул на священника в упор, следя за каждой тенью на лице.
Отец Прокл тоже посмотрел на следователя серьезными глазами и сложил на животе маленькие женственные руки.
– Не буду скрывать, что по некоторым вопросам веры и жизни мы с ним расходились. В частности, мне был чужд его квасной патриотизм и заигрывание с властями острова. В личной жизни дьякон не всегда следовал правилам благочестия. Редкий пост выдерживал до конца. Мог и обидеть словом. В нем была сильна мирская закваска
– Значит, враги у него были? – прищурился Джигурда.
– Ну, это резковато сказано. У нас ведь не контора и не завод. Немного другие отношения. Неужели вы считаете, что это мог сделать кто-то из наших служителей? – Щеки благочинного приобрели морковный оттенок.
– Скажите, а в алтарь можно войти только через царские врата? Я имею в виду весь иконостас. Или есть еще какой-нибудь запасной вход-выход?
– Есть. Но он всегда закрыт на замок. Только сегодня был
– А ключ у кого находится?
– У Олимпиады. Она теперь у нас привратница.
– А кто до неё был?
– Петр Караченя. Недавно он уволился.
– Он посвящен был или как?
– Из мирян. Но принял особое благословение дьякона Родиона.
– А где он живёт?
– Это вы у черницы спросите. Она его лучше знает.
– Хорошо. Давайте вернемся к вопросу об алтаре. Туда ведь не каждый может войти?
– Это святая святых церкви. Там совершается таинство, – кивнул головой отец Прокл.
– А не могли бы вкратце раскрыть некоторые детали сегодняшнего таинства?
– О них не принято говорить. Но вам… в общем, я пришёл в церковь за час до литургии. Облачился, почитал особые молитвы. Затем возле жертвенника приготовил хлеб и вино. После этого…
– А бутылку вы сами открывали? – Джигурда агрессивно выдвинул вперед одно плечо.
– Да, сам. Не очень приятное, между нами говоря, занятие. Наши пробки…
– Стоп! – почти вскричал Джигурда и привстал с табурета. – Какая это была пробка, и где она сейчас?
– Обычная, металлическая, без козырька, – смущенно пожал плечами священник и погладил в задумчивости бороду. – А вот куда я её подевал? Впрочем, постойте. Я выкинул её в дырку в оконном стекле, слева от жертвенника. Вчера вечером какие-то юнцы разбили окно. Плоды, так сказать, нашего островного воспитания. И просвещения.
Джигурда молча кивнул лейтенанту Краге, вертлявому человеку с темной щеточкой усов, и тот бесшумно скрылся за дверью (Гайсин последовал за ним).
Джигурда извлек из кармана пачку сигарет, достал одну, но курить не стал, а только понюхал фильтр, как нюхают букетик цветов.
– А пробка легко снималась? – спросил он.
– Трудно. Еле содрал её ножичком. Есть у меня такой сувенирный ножичек – брелок для ключей. Очень удобная вещица.
– А где пустая бутылка?
– Она была не пустая. Там оставалось около стакана. Я спрятал её за жертвенником. Нельзя так делать, конечно. Видимо, дьякон нашел её и допил. Из чаши он не мог. Это было бы уж слишком. К тому же после Великого входа потир ставится на престол, и все прихожане его видят.
– А кого-нибудь из своих служителей вы не заметили в алтаре? Во время литургии… – Джигурда метнул исподлобья придирчивый взгляд.
– Честно говоря, не до того было. Естественно, там мог оказаться кто-то из наших. Любой. Вот дьякон Родион вообще не попадался мне на глаза. Вчера он жалобился на радикулит, и я разрешил ему полечиться, освободил от заутрени. Вот и подлечился, прости, Господи, его на небесах…
Лейтенант Крага вернулся сияющий и протянул на раскрытой ладони изогнутую пробку сиреневого цвета. Джигурда жадно схватил её, как музейную редкость, осторожно расправил, отошел к окну и поднес к прищуренным глазам – казалось, он пытался разглядеть полуденное солнце сквозь эту пробочку.