Любовница Магната
Шрифт:
Вера украдкой оглядывается на Пахомова. Мужчина, расстегнув пиджак, занимает место у окна. Вновь игнорирует стул, кресло, диван. Не сидится ему, елки-палки! Веру это немного раздражает, потому что кажется, будто Пахомов смотрит на нее свысока.
Впрочем, не кажется. Так оно и есть.
Убрав руки в карманы брюк, Пахомов стоит почти неподвижно. Своей высокой и широкоплечей фигурой он закрывает почти весь оконный проем. Наверное, по этой причине, из-за недостатка света в палате Вере кажется, будто взгляд у Платона точной такой же, как и тогда,
— Подтверждаю, — произносит Пахомов.
Хорошо, что Вера не смотрит на Платона. Ей достаточно и его голоса, чтобы смутиться. До сих пор не верится, что Пахомов ее поцеловал.
Вера украдкой переводит дыхание. Не время сейчас думать о том, что произошло в машине. А особенно — о мотивах Пахомова. О причинах, по которым он полез к ней целоваться.
— Папа, когда тебя выпишут? — Вера поправляет плед, которым укрыт отец. В палате не холодно, но отец почему-то укутан, будто его знобит.
— Вредный докторишка настаивает, чтобы я здесь торчал как можно дольше, — кривится отец.
— Ты мне, Степа, потом еще спасибо скажешь, — отзывается врач и демонстративно смотрит на часы. — К сожалению, через двадцать минут у нас по графику лечебные процедуры. Потому, дорогие мои, время ограничено. Мне нужно сделать телефонный звонок, а после я провожу вас к выходу.
— Но мы ведь только пришли! — невольно возмущается Вера, когда Зигун выходит из палаты.
— Не спорь с ним, дочка, — утешает отец, обнимая Веру, — это бесполезно.
— Возможно, стоит рассмотреть другие варианты? Есть не менее достойные учреждения и специалисты, — вмешивается Пахомов. — Уверен, независимое заключение не повредит.
— Что ты, Платоша! — посмеивается папа. — Лучше этого старого брюзги не найти кардиолога.
— Привлечем зарубежных специалистов, — не сдается Пахомов.
— Я доверяю Кирюхе. Он многих безнадежных пациентов поставил на ноги, — возражает отец. — Ладно, ребята, завтра буду вас ждать. На сегодня у меня каждая минута расписана. Клизмы, прочие процедуры.
— Папа! — фыркает Вера, а ведь уходить не хочется.
Шустер очень скучает без отца. Нет, с мамой у нее очень хорошие отношения. Но и отца ей не хватает.
— Я очень скучаю, — негромко говорит Вера, — выздоравливай скорее!
— Постараюсь, — обещает папа, жмет руку Пахомову.
Вере кажется, что между мужчинами, отцом и Платоном, возникает заминка. Слишком долгим выходит рукопожатие, будто отец, без слов, что-то говорит Пахомову.
— Не волнуйся, Степан, не съем я твою принцессу, — Вера слышит усмешку. Даже не глядя на отцовского друга, чувствует его взгляд на своем затылке. — До завтра.
Пахомов первым выходит из палаты. Вера задерживается, чтобы попрощаться с отцом.
— Платон привезет тебя ко мне завтра, — обещает папа, — не расстраивайся так, дочка.
— Я и сама могу приехать. Пораньше, чтобы подольше побыть
— Нет, Зигун обязательно тебя выгонит. У него все строго, — качает головой папа. — А привезет Пахомов. Не сломается.
— Пап, а может не нужно? И жить я хотела бы дома, а не у Платона, — возражает Вера.
— Мне так будет спокойнее, — категорично заявляет отец и крепко обнимает Веру на прощание, — все, беги. Вот выпишут меня, будем болтать без перерыва. Ты главное не волнуйся.
— Пап, да я…, — все же хочет настоять Вера, а после осекается, — хорошо, папа. До завтра.
Вера выходит из палаты, прикрыв за собой дверь. Перед одним из окон на противоположной стене стоит Пахомов. Та же поза, разворот плеч. Платон не смотрит на Веру, но стоит ей сделать пару шагов, поднимает голову.
— Мне нужно в офис. Парни отвезут тебя домой, — не спрашивая о ее планах, говорит Платон.
— Я не собиралась так рано домой, — возражает Шустер.
— Теперь собираешься, — усмешка, чертова, которую Вера начинает люто ненавидеть, вновь растягивает мужские губы. — Ты едешь домой. Точка.
— Сунь эту свою точку, знаешь куда?! — вспыхивает Вера.
***
Платон всегда считал себя человеком с железной выдержкой. Иначе в бизнесе нельзя. Да и возраст требует, Пахомов не пацан уже давно.
А вот сейчас, глядя на вредную девчонку сверху вниз, Платон едва сдерживается, чтобы не совершить опрометчивый поступок. Глупость, о которой Пахомов пожалеет. Но пожалеет не сразу. Так, да.
Потому Платон приближается к Вере. Вплотную.
Цепляет девчонку за локоть и тащит вперед. Конечно же, Вера сопротивляется. Хорошо, не верещит, и на том спасибо.
А хотя, Пахомов с удовольствием заткнул бы ей хорошенький ротик!
— Чурбан неотесанный! — шипит девчонка.
Пахомов сбивается с шага. Надо же, какие словечки вспомнила эта недоделанная иностранка!
Пахомов понимает, что дико зол. Он не терпит возражений, а уж тем более — чертовых революций! У него исключительно тоталитарный режим, и никак иначе!
— Куда, говоришь, сунуть мне мою точку?! — обманчиво спокойно роняет Пахомов.
В коридоре, на удивление, никого нет. Зато есть небольшая ниша в стене, вдоль коридора. Совершенно случайно Платон тормозит именно здесь.
Вера пытается отшатнуться от него. Но выходит так, что девчонка теперь полностью укрыта чертовым выступом. Наверняка, даже камерами не просматривается этот кусок.
— Ну же, смелее! — подначивает Пахомов Веру. — Давай, поведай мне что-нибудь из урока анатомии!
— Да пошел ты! — цедит Вера. — Самоуверенный. Эгоистичный. Деспот! И самодур!
— Сама дура! — щурится Платон, нависая над девчонкой. — Избалованная, вредная принцессочка!
Пахомов ощущает дикую ярость. Кажется, еще секунда, и его разорвет. А ведь причины нет. Вернее, есть. Но она настолько пустяшная, что можно было и не замечать. Но Платона бомбит от всей этой ситуации. Или не от нее? А от девчонки?