Любовник Большой Медведицы
Шрифт:
Смотрю на северо-запад. Огромная, огненная Большая Медведица широко разлеглась по небу. Сую руку в карман и глажу нагретую телом рукоять револьвера.
Мчимся на юг узкими дорогами среди полей. Янкель сворачивает на луг, мчится напрямик, без дороги. Кони рвут, а фурман все погоняет. Под колесами — речушка, вода брызжет по сторонам. Возок влетает по оси колес, проломавшись сквозь кусты, снова выезжаем на поле.
Возок швыряет влево и вправо, подкидывает. Иногда кажется: все, перевернемся. Но Янкель Парх — мастер своего дела. Несемся дальше,
— Но, детки, но!
И детки несутся, как буря, ломая кусты и выбивая копытами глыбы земли. Сворачиваем на восток. Кое-где поблескивают огоньки в окнах домов. Пару раз минуем деревни. Встречает нас неистовый лай псов, выскакивающих навстречу. Но они тут же отскакивают в стороны и умолкают.
Хочется мне запеть, сил нет сдержаться. Меня аж распирает — хочется хоть что-нибудь эдакое сделать. Будто пьяный я.
В конце концов, приезжаем мы на уединенный хутор далеко за Вольмой. С трех сторон укрывает его лес. С четвертой — огромный сад с огородом.
Возок въезжает на обширный двор, останавливается близ дома. Приехали. Слазим с возка. По двору идет к нам мужчина с большим фонарем в руке. Жмет Сашке руку и говорит:
— И по тому поводу, пане Ольку, [8] будет работа так работа!
— Еще какая! — подтверждает весело Сашка.
Темно. Я, Сашка и Живица идем неторопливо через большой сад. Невидимые в темноте ветки деревьев хлещут по лицу. Заслоняем голову руками, нагибаемся низко.
Пробираемся сквозь густой малинник. Сашка вдруг останавливается и открывает скрытую кустами дверцу. Не освещая фонариком крутой лестницы, спускается вниз. Лезу за ним. За мной Живица, закрывши за собой двери.
8
Уменьшительно-ласкательное от «Александр» (диалект.).
Мы в погребке. Стены его обшелеваны грубыми досками и горбылем. Сашка вешает на гвозде в углу фонарь с большим рефлектором, освещающий ярко сразу весь погребок.
У стены на толстой, крепкой лавке лежит несколько полных мешков. На другой лавке — три носки. У Сашки через плечо — большая кожаная сумка. Садится на лавку у фонаря и вынимает из сумки три пистолета. Один — с длинным стволом, два других — с обыкновенными.
Выкладывает их на лавку, достает несколько запасных магазинов. Внимательно осматривает оружие, заряжает, ставит на предохранитель.
Дает мне один из парабеллумов и спрашивает:
— Знаешь ствол такой?
— А то, знаю!
— Ну и лады!
И дает мне шесть запасных магазинов.
Вынимаю из кармана наган и показываю ему.
— У меня еще машина есть!
— И эта не помешает, — замечает Сашка, протягивая парабеллум Живице.
— Ты смотри, чтобы карман, где магазины носишь, чистый был, — это Сашка мне. — В левый лучше клади.
Раскладываю поудобнее оружие и магазины, проверяю
— Твоя. Наденешь, когда наверх вылезем.
Медленно вылезаю наверх. Вскидываю на плечи носку.
Ого, фунтов сорок! Сашкина «носка» намного больше. А Живицы — фунтов сто.
Идем через сад в темноту. На краю останавливаемся, Сашка тихо свистит. Тут же из темноты появляется неясная фигура и слышится хозяйский голос:
— И по тому поводу, значит, все в порядке. Бором идите, лугом потом… Наверное, до утра не вернетесь?
— Не осилим до утра, — подтверждает Сашка. — Ну, будьте здоровы!
— Дай Бог счастья! — желает хозяин.
Сашка идет первым, за ним Живица, я замыкающий. Идем по межам, чтобы следов не оставлять на поле. Через четверть часа добираемся до старого бора. Ветер шумит в ветвях над головой. Плесенью пахнет, сыростью. Ноги ступают бесшумно по ковру мха. Темень все гуще.
Через полчаса выбираемся на опушку. Перед нами — длинный луг, дальний край его теряется в сумраке.
Идем ровно, спокойно, неподалеку друг от друга.
Начинается болото, замедляется наш шаг. Кое-где проблескивает вода в окошках. Отражаются в них звезды, блестят мутно, будто из глубокой пропасти.
Снова выбираемся на поле, но идем еще медленнее. Делаю вывод: граница близко. Где-то далеко заливается лаем пес — долго, злобно.
Бредем в темноте вперед, шаг за шагом. Сжимаю в кармане рукоять револьвера, верчу головой — но ничего не разглядеть.
Замечаю: Живица стал. Я тоже останавливаюсь. Стоим, неподвижные, очень долго.
Слышится сбоку легкий шорох. Потом различаем шаги. Смотрю туда, стараюсь изо всех сил разглядеть, но — ничего. Черный силуэт Живицы на фоне неба торчит, точно пень. Сашки вовсе не видно. А шаги все ближе к нам. Легкий кашель. Вот, сплюнули. Держу оружие наизготовку и удивляюсь, что не отступаем и дальше не идем, чтоб от невидимых погранцов уклониться.
Шаги все ближе. Идут к нам погранцы, ногами шаркают, топают. Кажется — рукой подать.
Вдруг звук шагов стихает, и отчетливо слышится голос, говорящий по-русски, с великорусским акцентом:
— Никак плеснуло что-то?
— Это в голове у тебя плеснуло, — отзывается ворчливо густой бас.
Снова слышатся шаги. Тяжко топают, шаркают. Кажется: столкнемся лбами сейчас. Но на самом деле, шаги отдаляются. Спустя несколько минут — полная тишина. Тогда темный силуэт Живицы движется вперед, за ним — я.
Через минуту пересекаем приграничную тропу.
Минуем большое болото, обходим озерко. Подходим к длинной полосе кустов, полуостровом вторгающихся в болото. Выбираемся на твердую землю.
А пес все еще заливается лаем.
Мы долго тащимся вверх по склону. Наконец, вершина холма. Видим справа, у подножия, длинный ряд огней. Деревня. Пес лает оттуда.
Вдруг слышим в темноте перед нами рипение колес. Приглушенные голоса. И вдруг — взрыв смеха.
— Но-о! — разносится протяжное.