Любовные тайны знаменитых
Шрифт:
Бывшую кокотку, которой в конце концов мог грозить воспитательный дом, а то и суровая каторга, завлекал флер романтики русской аристократии – впоследствии много лет приемную в Доме Шанель возглавлял русский князь Кутузов, близкий друг и приятель Дмитрия Павловича.
Именно во время романа с великим князем родились знаменитые на весь мир духи. Как создать аромат, его основную гамму, подсказал именно Дмитрий, а Габриэль нюхала поданные ей парфюмером пробирки под номерами и остановила свой окончательный выбор на номере «5» – «Шанель № 5». Но, возможно, эти духи по справедливости следовало бы назвать «Дмитрий Павлович».
В
Великий князь опять пришел в семью сестры и Путятина, искренне любивших его. Рассказывали: он продолжал заводить любовные интриги, и сестра, беспокоясь о будущем Дмитрия, уговорила его жениться на последней по счету любовнице – молодой и красивой американке, имевшей состояние в миллионы долларов. Она безумно любила русского красавца-князя и ради него была готова буквально на все.
– Как на ней жениться, если она не православная? – недоуменно пожал широкими плечами Дмитрий. – Мы же не можем венчаться!
– Я приму православие! – ни секунды не колеблясь, заявила молодая миллионерша, ни бельмеса не понимавшая по-русски, когда ей перевели слова Дмитрия Павловича. И она окрестилась!
В этом браке у великого князя родился сын, Павел Дмитриевич, который жил в США под именем Пола Ильински. Он говорил, что его отец часто вспоминал о Шанель в дни старости. По мнению Дмитрия Павловича, она была исключительной женщиной.
Английское одиночество
Среди мужчин, окружавших Коко, можно назвать великое множество известных людей. К примеру, в 1922 г., в самый разгар экономического кризиса, она подарила художнику Полю Ирибу шикарную алмазную диадему. Другим ее близким приятелем являлся Фульчо Санто Стейано делла Черда, герцог Вердура. Но не ради них она оставила великого князя.
Новым любовником Шанель стал царственный герцог Вестминстерский – самый богатый человек в Англии. Конечно, если не считать короля.
– Он – самая большая моя любовь! – неустанно повторяла Коко, словно стараясь убедить в этом не только всех, но в первую очередь саму себя. – Наконец я нашла плечо, на которое можно опереться.
Вместе с тем Коко обладала резким, вздорным нравом и весьма неуживчивым характером – эта любовь, которую она называла самой большой, у нее тоже прошла.
В годы Второй мировой войны Шанель находилась в эмиграции, а когда вернулась, жизнь снова закрутилась колесом, но среди мужчин, которых она потом вспоминала, никогда не упоминалось имя Дмитрия Павловича. Интересно, почему? Потому, что Коко слишком много взяла у него и его сестры и не отдала долгов? Но признаваться в этом было совершенно не в ее правилах – ведь бросила же она еще в молодости облагодетельствовавшего ее, любившего молодую кокотку из провинции Этьена Бальзана! Наступила на него, как на ступеньку лестницы, ведшую наверх, – и… перешла в постель его друга, затем поступив с ним точно так же, как с Этьеном. Это был ее стиль!
Судьба коварно вернула ей то, от чего она всегда бежала с юных лет – одиночество! Коко до конца дней оставалась одинокой и не узнала семейного счастья. Что в жизни важнее для женщины: стать «императрицей моды», сменить множество любовников, воспользоваться
Она умерла в 1971 г. Одна. В возрасте восьмидесяти восьми лет. В роскошном номере отеля «Риц».
Золотые сны поэта
Летом 1921 г. у Поэта все чаще стало болеть сердце, отказывали ноги, он написал в одном из предельно откровенных писем Чуковскому: «Я болен, как не был никогда еще: жар не прекращается, и все всегда болит».
Возможно, он очень жалел, что остался здесь, в России, где внезапно и страшно прервалась связь времен, где мир давно потерял свои привычные очертания и надежную устойчивость, а человеческая жизнь обесценилась хуже даже, чем во времена гибельного и жуткого монголо-татарского нашествия. Не оставалось сил бороться с абсолютно непривычным, укоренившимся ужасающим бытом, постоянно добывать дрова, селедку или воблу, какие-то странные, гнилые овощи, которые раньше только и шли на корм скоту. Иногда он откровенно голодал.
Однако самое страшное, что Поэт перестал слышать музыку миров, приносившую ему стихи. Стихов больше не было. С ними, капля за каплей, уходила жизнь, и, словно предчувствуя это, он летом перебрал свой архив и сжег множество бумаг, в том числе множество писем и записок от женщин, которых он любил и которые любили его.
В первую неделю августа Поэт не встал с постели и впал в забытье. Ему начали колоть морфий, поскольку он кричал от страшных болей и бредил. И в бреду к нему приходили золотыми снами те, кому он некогда поклонялся как Прекрасным Дамам. А за окнами лежал его город – город воды и холодного камня, город, построенный на костях, город таинственных заморских истуканов, ажурных мостов, удивительной красоты соборов и широких площадей. Но Поэт знал: за окнами, словно диковинный зверь, притаился и другой город – мистический, полный самоубийц, химер, призраков, страшных демонов-искусителей и умалишенных. Тем не менее и этот странный и страшный город был тоже его, и он прощался с ними в бреду, как прощался с памятью о любимых женщинах.
Их было много, и наверняка он даже не помнил каждую, и все ли они собрались, все ли пришли проститься с ним, пока он еще на земле? Или только те, кто оставил в его душе самый глубокий след?
7 августа, утром, Поэта не стало. 10 августа состоялись похороны, и траурная процессия в полумертвом, затерроризированном городе растянулась на всю улицу: близкие и друзья несли открытый гроб до кладбища на руках, и тело поэта утопало в цветах. Новые власти, опасаясь недовольства, не препятствовали мрачным торжествам, хотя и остались весьма недовольны.
Похоронили Поэта рядом с могилой его деда, на Смоленском кладбище…
Жена статского советника
8 мае 1897 г. гимназист восьмого класса Александр Блок приехал вместе с матерью и теткой на курорт в Бад-Наугейм – чистенький и благопристойный немецкий городок, завоевавший славу своими водами. Именно здесь ему было суждено встретить первую в жизни Женщину, которая открыла перед ним многие таинства любви и пробудила дотоле дремавшие в юноше чувства.