Любовный треугольник
Шрифт:
Давид не спрашивает у меня о Петре. Только еще у самого ЗАГСА хотел подойти к нему и объясниться, но я остановила его. Сама всё сказала перед тем, как выбежать на улицу, опасаясь, что упущу его.
Я понимаю почему он не спрашивает. Также, как и я – боится разрушить это хрупкое едва появившееся у нас настоящее.
Мы как будто проживаем один на двоих сон, от которого до холодящей дрожи страшно проснуться.
Если это правда сон, то пусть он будет вечным, пожалуйста. Хотя бы раз пусть судьба сделает как я прошу.
– Согрелась? –
– Да. А ты?
– Я нормально.
Там, на улице, мы оба были в тонкой одежде, но даже не почувствовали этого. Я едва не сошла с ума, когда увидела, как Давид бежал ко мне. Как смотрел в глаза, боясь задать вопрос о том успел ли он, как к себе прижал…
Господи, я думала умру в этот момент…
Когда веришь, что больше не испытаешь эмоций, от которых кругом голова и покалывает кожа, а они вдруг снова обрушиваются на тебя ураганом, хочется раскрыть широко руки и позволить им проникнуть под кожу.
Как мы доезжаем домой к Давиду я не замечаю. Ко мне я не захотела его вести. Мне захотелось увидеть где живет он… Не остановила даже дорога длительностью в два с половиной часа и усилившийся снегопад.
– Проходи, - прокрутив ключ, Давид пропускает меня внутрь.
Приподняв подол платья, вхожу в квартиру.
Широкий холл встречает нас светом и уютом.
Присев на корточки, Давид помогает мне снять туфли и разувается сам.
– Давно ты здесь живёшь?
– С весны.
Оглядевшись в холле, провожу ладонью по висящему на вешалке пальто. Черное, строгого фасона, думаю Давиду оно очень идет.
Обвожу взглядом подвесную полку с кремом для обуви и ложкой.
Не спеша прохожу на кухню, осматривая современную мебель. Взгляд останавливается на нескольких бутылках коньяка и пепельнице с окурками…
Хмурюсь, а потом смотрю на остановившегося в дверном проеме Давида.
Он делает жест рукой, предлагая исследовать его владения дальше, и я делаю это.
С интересом прохожу мимо него в большой зал. Не верится, что он живет здесь уже больше полугода…
Из мебели здесь немалых размеров диван, телевизор на стене напротив и тумба под ним со всякой мелочевкой на ней.
В углу детский грузовик и кубики.
Улыбаюсь, глядя на них, а потом следую дальше. С правой стороны оказывается детская с двухэтажной кроватью и горой игрушек. Захожу внутрь и с трепетом провожу по кровати пальцами.
– Я в детстве тоже мечтала о двухэтажной кровати, - говорю, оглядывая уютную комнату.
– Я видел, как кровать поднимают над полом, а под ней устраивают рабочее место. Могу нам такое обеспечить.
Поверить не могу, что мы говорим о нашей кровати… Всё еще страшно, словно реальность может раствориться в тумане…
– А мы не упадем? – подхожу к нему, а Давид притягивает меня к себе, чтобы мягко коснуться губами моих.
– Мы больше никогда не упадём. А на кровати установим ограждение.
Эта
Отступив, Давид позволяет мне пройти дальше.
Чувствует, что мне интересно, поэтому даёт мне время неторопливо осматриваться.
Справа дверь в ванную комнату, но я миную её и иду в спальню.
Здесь всё довольно сдержанно. В стиле Давида. Правда, кровать не застелена, а на тумбочке рядом снова пачка сигарет с пепельницей. Мне больно от того сколько в ней окурков. Еще больше, чем в той, что на кухне.
Я помню, как это – пытаться сигаретами затупить боль…
Прохожу вдоль стилизованной под дерево медиа-консоли чуть дальше. Дверь из комнаты ведет на небольшой прозрачный балкон.
Отсюда открывается потрясающий вид. Прямо дух захватывает.
Кладу ладони на стекло и смотрю вниз. Мне не верится, что я в ЕГО квартире… Не верится, что еще утром я могла стать женой Петра, а сейчас испытываю волнительное счастье просто от того, что босыми ногами хожу по ЕГО паркету…
Разворачиваюсь, чтобы войти обратно, но случайно натыкаюсь на красочные снимки, лежащие в хаотичности на стеклянном круглом столике.
Сердце подскакивает и взвивается к горлу.
Тянусь и дрожащей рукой беру несколько.
Здесь так много меня, что я теряюсь.
Я в Америке, я дома, в больнице, в кафе. А на одном я – две недели назад на концерте, на который мы ходили с бывшими однокурсницами.
Мурашки покрывают кожу головы и колючей волной опускаются по спине. Горло спазмом сводит, а дыхание застревает по пути в легкие…
Возвращаюсь обратно в спальню и встречаюсь с Давидом взглядами. Меня как на горках снова несет вверх.
– Ты все это время знал, как я жила… - сиплю хрипло, протягивая ему снимки.
– Я жил этими знаниями, - серьезно отвечает Давид, забирая их у меня, - и хотел верить, что ты здесь, - поворачивает ко мне тот, где я смеюсь, - искренне наслаждаешься жизнью. Это давало мне сил не бросить всё начатое ради того, чтобы ты однажды вот так, как сейчас стояла напротив меня…в нашем с тобой доме…
Эмоции растирают меня в порошок. Ком в горле становится таким большим, что я не могу с ним справиться. На меня вдруг сваливается осознание всего того, что происходило эти два года... Чувство вины перед Давидом в горло когтями впивается за то, что пока он строил нам новый путь, я не помогала ему, а пыталась идти своим.
– Прости меня… - шепчу, опуская взгляд, - если бы я знала…
– Тттссс, никаких прости, - отбросив снимки на консоль, Давид обхватывает мое лицо горячими ладонями и заставляет посмотреть на себя…
– Если бы я вышла замуж… - ёжусь от холода, представляя как ему было больно, когда он обо всем узнал.
Эта боль режет меня на части. Холодным лезвием ножа проникает под ребра. Правильно сказал Демьян – я как никто знаю, каково это, и от этого еще хуже. Всхлипываю, а Давид горячо прижимается своими губами к моим.