Люди долга и отваги. Книга вторая
Шрифт:
— Встать! Смирно! — Не выходя из-за стола, точно по-старшински доложил: — Товарищ майор! Дежурный наряд истребительного взвода изучает трофейное оружие. Докладывает командир взвода младший лейтенант Ткачук.
Когда молодые поднялись, Смирнов увидел на столе разобранный автомат-шмайсер, а чуть в стороне — горку деталей пистолета-люгера.
— Вольно! Продолжайте! — отдал команду майор, сам сел на лавку рядом с белобрысым пареньком лет шестнадцати и осмотрелся. У соседа ситцевая рубаха, пестревшая заплатами, была заправлена в суконные форменные немецкие брюки. За широкими голенищами трофейных
— Це затворка прищепа. Вы меня зря пытаете. Я цю сброю у темноте сберу и не спиткнуся. Ось, бачьте. — Он пододвинул все части, закрыл глаза и очень быстро собрал пистолет. Другие тоже настроились показать, как владеют оружием, а майору так хотелось поговорить о мирной жизни, которая должна наступить. Но все свои дальнейшие планы этим подросткам и взрослым приходилось отстаивать оружием. И нельзя было кого-нибудь упрекнуть в том, что каждый из «ястребков» смахивает на ходячий арсенал. Никто из них не знал, когда и где это оружие им понадобится. Где можно напороться на бандитскую засаду, когда вздумают бандиты напасть на село. Днем или ночью придут сюда или встретят где-то на тропинке. Одного звания бойца было достаточно для жестокой расправы.
Но поговорить в этот раз Борису Всеволодовичу не удалось. Позвал участковый.
Пора было отправляться. Пока пили чай, Константин Дмитриевич рассказал, что командир взвода — человек местный, отличный парень. Боевой, умный, ребята так и льнут к нему, и пожилые уважают за то, что завел во взводе настоящую воинскую дисциплину.
— Все хорошо, да вот беда — вернулся Ткачук с войны без ноги. Да и вторая-то тоже ранена. От дома до сельсовета кое-как добирается, а дальше мы уже без него, — объяснил участковый.
…Дом Дарьи стоял на отшибе. Титаренко предложил обойти его со стороны поскотины, что перед бором. Мол, если пойдет Степан, то не главной улицей.
— Вот, смотрите, товарищ майор, ждет. Если бы не ждала, чего ей керосин жечь. Дефицитный товар.
И верно, в одном окне дома тускло светился огонек, наверное, коптилка. Оба присели под ветлой, что росла недалеко от дома у тропинки. В селе было тихо, словно не было ни людей, ни собак. Далеко, на западе, край неба заливало оранжевыми сполохами, и Титаренко, чтобы не вспугнуть тишину, прошептал:
— Там фронт. Всех, кто со мной партизанил, взяли в армию и отправили туда, на запад, а я вот тут, с бандюгами рядом… И селянам помочь не могу. И не знаю, что на уме у сотника, и не заявится ли он ночью в село «в гости». Я-то привык, за войну притерпелся, а людей страх одолел. Ночью не спят, ждут, а днем ходят сонные…
Борис Всеволодович задумался и не заметил приближавшийся силуэт человека. А человек шел по тропке. Сделает пару шагов — остановится,
— Степан! Подожди! Потолковать надо.
Фигура метнулась к кустам и исчезла из виду. Клацнул затвор автомата.
— Не стреляй, Степан! Это я, участковый.
— Вы один? — тоже шепотом спросили из темноты.
— Нет, со мной начальник из района, поговорить с тобой хочет.
— Больше никого нет?
— Подходи — увидишь.
Медленно и совсем неслышно подошел Степан. Был он невысокого роста. В руках держал автомат, и Борис Всеволодович заметил, что магазина в нем нет. Видно Степан решил показать свои мирные намерения и разрядил оружие.
— Садись, побалакаем.
— Негоже здесь разговаривать. Может, кто из наших еще пойдет и сразу напорется.
— Тогда пойдем к речке, в кусты.
Но Степан и туда не захотел идти и позвал работников милиции к себе на огород.
— Там у меня банька стоит, уж туда никто не заявится.
Держался Степан настороженно, все время оглядывался, видно ожидая какого-либо подвоха, и не доходя до бани не вытерпел:
— Вы меня посадите?
— Ну зачем же так? — сразу отозвался майор. — Мы ведь тебя поговорить позвали.
— Сначала поговорим, а потом в тюрьму, — нервно хмыкнул Степан, заходя первым в баню.
Для начала Титаренко сразу предложил Степану свой кисет, и тот, сворачивая самокрутку дрожащими руками, просыпал табак. Неяркого огня спички Борису Всеволодовичу хватило, чтобы бегло осмотреться и решить, кто есть кто. Он увидел заросшее лицо Степана и настороженные, испуганные глаза, аккуратную сатиновую рубашку под телогрейкой и длинные патлы волос, торчавшие из-под затасканной кепки, брюки, сшитые из маскхалата, и стоптанные сапоги. Весь вид у лесного жителя был затравленный, недоверчивый, казалось, что он вот-вот метнется в дверь и снова исчезнет в темноте.
— Успокойся, и тогда поговорим. Обещаю, что сегодня никто арестовывать тебя не собирается, даже если ни до чего доброго не договоримся. Разойдемся до следующего раза, — спокойно начал разговор Смирнов. — А вначале ответь на несколько вопросов. Первый: почему пошел в банду?
— Так я же дезертиром считался. А у нас говорили, что всех, кто дезертировал, русские расстреляют без суда.
— А откуда ты сбежал?
— Ниоткуда не бегал. Нашу часть разбили, стали отступать, а кругом уже немцы и говорят, что Минск взяли. Сначала хотел фронт перейти, да куда там… Вот и повернул домой с одним русским.
— Что же ты делал при фашистах?
— Скрывался. В хате под печкой выкопал яму, зимой там сидел, а летом — в лес. Когда стала Красная Армия подходить, в боевку подался. А тот русский, что вместе со мной в наши края пришел, Коля его звали, вашим сам объявился — и ничего, его не тронули. К моей Даше забегал, уже в новой форме, говорил, чтобы и я повинился, но было уже поздно, в лесу, в схроне сидел. Сегодня вот пришел с женой да с детьми попрощаться. Сотник приказ перед строем объявлял: велели нам отсюда уходить, будем с другими боевками объединяться. Когда пойдем, неизвестно, сказали — на днях, да вот вас встретил, а теперь не знаю, что дальше.