Люди и чудовища. И прибудет погибель ко всем нам

Ива Кристина

— Точно. Но вообще всё равно заметно, что ты иностранец. Несколько гласных по-другому произносишь.

— Ну вот.

Анджелос мягко улыбнулся девушке и открыл дневники. Элеон вздрогнула, снова отвернулась, а затем, чтобы не оставаться один на один со своими мыслями, заговорила:

— Я ведь думала, что я уродец какой, — Анджелос посмотрел на девушку, затем снова в дневник, — когда брат оставил меня среди людей, а потом я влюбилась в такого же, как я. Юджина. Он был моим женихом. И он причинил мне так много боли, но я продолжала его любить… очень много лет. Ах, точно. Всего лишь год. Но он длился как четыре или пять. — Она вздохнула. — Я отдавала ему всю себя, чтобы… чтобы… Я забыла зачем. Наверное,

не знаю… Просто это одиночество… невыносимо. Это как словно… ты тонешь в океане и потому цепляешься за любое спасение.

— Да, понимаю. — Элеон обернулась. — Но я бы предпочел потонуть, — добавил Анджелос.

— А я и потонула. — Девушка снова отвернулась, обхватила свои плечи руками. — Смотрю и не узнаю себя. Я потерялась и не знаю, как найтись. В том сне… когда я была внутри паука, я видела сон.

— Да, Корнелия говорила, что куклы умеют дурманить разум.

— Да, но в том сне, — продолжала Элеон, — я, кажется, была собой. Во мне кипела жизнь, и я хотела назвать свое имя, но всё обрушилось, и мне…

— Какое имя?

— Мне страшно его сказать. — Она посмотрела на Анджелоса, а он — ей в глаза. — Но это не тот страх, который нужно перебороть. Нет, если бы всё было так просто. Я боюсь, потому что не знаю, что будет. Не понимаю, кем я должна быть и что делать. Я ведь считала, что, жертвуя собой ради Юджина, поступаю хорошо. А сейчас… я ни в чем не уверена. Когда черное — это белое, а белое — черное, а все промежутки непонятных цветов. Вот стоит ли раскрыться родителям или станет только хуже? Я пытаюсь найти ответы, но не выходит!

Элеон молящим взглядом посмотрела в глаза Анджелоса, но не увидела там ничего. Что-то внутри оборвалось. Девушка снова заходила по темной комнате, заламывая пальцы.

— Мне кажется, — проговорил Анджелос. Элеон тут же взглянула на него и замерла. — Мне кажется, — повторился он, не глядя на девушку, — то, чего мы больше всего боимся, мы и должны сделать. То есть я, конечно, многого не понимаю в вашей ситуации… И, по-моему, твой брат любит преувеличивать… Но, если ты ищешь ответы в себе и не находишь, ты их и не найдешь в себе. — Он посмотрел на девушку. — И если тебя это мучает, то и не перестанет.

Элеон так и глядела на Анджелоса, замерев. Затем проговорила:

— Спасибо. Я не уверена, что ты прав, но… спасибо.

Внутри у Анджелоса всё похолодело, он снова опустил взгляд и еле выговорил:

— За что же?

— Ты выслушал. И тебе всё это не показалось глупым и жалким.

— А могло? — резко ответил он. — Ненавижу, когда чужие беды высмеивают и даже начинают обвинять. — В глазах его сверкнула злость. — При этом в чем угодно. Слишком эмоциональный! Слишком замкнут! Слишком наглый! А теперь недостаточно смелый... И это место. — Он обвел взглядом комнату. — Здесь всё так же. Джудо забрали за обжорство. Тебя за отчаяние. Вроде как наказание за грехи… «грехи» — какое отвратительное слово! Уверен, каждый, кто сюда попадал, втайне знал, за что его мучают, за что ему это проклятие. И да, в этом есть доля правда. Все мы в этом аду из-за себя же: из-за того, что напились в хлам, из-за дурацкой любви или наивности… Но это не значит, что мы заслуживаем, чтобы нас убивали и делали с нами эти ужасные вещи!

Анджелос злился. Элеон хотела ему что-то сказать, но не находила слов. Она подсела к юноше. Надо то ли обнять его, то ли погладить по голове. Глупо, глупо! Девушка вдохнула и осторожно спросила:

— Ты сказал: каждый знал, почему проклят. Ты себя имел в виду?

Анджелос весь напрягся и устремил взгляд в пол.

— Проклятий не существует. Это выдумка.

— А если бы было правдой?

Юноша посмотрел на Элеон, затем снова вниз.

— Хорошо, — проговорил он. — Это не совсем проклятие. Это… Не знаю, как назвать. Был случай из детства. Мы издевались

над одной отвратительной старухой. Вдруг всё начало трястись, ветер забушевал. Даже дышать тяжело стало. А старуха с особым бешенством осыпала меня ругательствами, какими-то проклятьями — уже не помню их. Она с чего-то решила, будто я издевался над ней потому, что она уродлива. Помню, ведьма сказала мне: «Будь ты некрасив, тебя бы тоже никто не любил». Но я смеялся над ней не поэтому. Она была отвратительной внутри: всегда злая, желала другим плохое. Когда люди что-то ненавидят в себе, они уверены, что и окружающие в них это не терпят. И чаще всего таких, как эта ведьма, не переубедить. Она меня тогда жутко испугала. Я ведь чуть не погиб. И не меня одного. Отец казнил старуху тогда. А через полгода умерла моя мама. Она заболела, потому что считала — проклятье сбудется, и из-за меня переживала. Но проклятия — всего лишь слова. Они действуют, только если в них веришь.

— Тогда, следуя твоей логики, ты бы попал сюда, только если бы… — Элеон запнулась и начала говорить тише: — верил в проклятие.

— Да, получается так. — Анджелос посмотрел на девушку.

Подростки услышали музыку. Концерт начался. Элеон некоторое время молчала, затем собралась с силами и произнесла:

— Если мы останемся здесь — умрем, и девочки тоже. Надо вернуться и прикончить тварь.

— Туда? Нет, уж лучше подыхать в этой беспросветной… дыре.

Анджелос опустил голову и старался не слышать музыку. Тошнило. Температура, кажется, чуть спала. Но голова кружилась и болела. Слишком сильно его бросил Повар об стену.

Элеон грустно поглядела на Анджелоса, потом на скелета, темные стены. А затем под самым потолком заметила маленькое окошечко с решетками. На улице шел снег.

— Хоть ты и не видишь, а хлопья там летят, кружатся на ветру, — сказала Элеон. — Идем. Пора назад, в царство Кукольника.

Проклятие История прошлого V

Ют вернулась домой только утром. Естественно, взрослые устроили ей разнос. Они думали, девочка погибла: утонула в болоте, ее растерзали дикие звери. Члены группы всюду искали Ют, но не находили. Где же ты была, доченька? Ют попыталась рассказать.

— Мы ехали с Макки, — начала она, — моим другом, на этих волшебных повозках для рельсов. Ну на гору предков. Внезапно я заметила огромное иссушенное озеро. Мы вышли наружу, и оказалось, что это вовсе не озеро, а лапа гигантского медведя-людоеда. Макки, естественно, струсил, но я сказала: «Что ж, сегодня у нас охота на медвежатину!»

Мы устроили западню и стали выжидать монстра. Но явился эльф — такой маленький противный старикашка. Он показывал на разные вещи и говорил: «Это мое! И это мое. И это тоже». Мы с ним немного подрались и выгнали его. А тут медведь.

Его шаги я услышала за километры — будто началось землетрясение или вулкан решил извергнуть из себя лаву. И вот я уселась на спину Макки, и мы взлетели в воздух, я приготовила копье и вижу — приближается зверь. Глаза красные, зубы острые. Макки струсил и свернул от медведя. Я Макки поругала, конечно, за это — ну что же за мужчина такой! Мы собрались с духом и напали.

Начало сражение не на жизнь, а на смерть! То мы побеждали, то медведь. И вдруг откуда ни возьмись — амазонки. Они окружили меня с Макки и взяли в плен. Эти каннибалки хотели принести нас в жертву. Но не тут-то было. Я сказала амазонкам: «Я — одна из вас!» И они устроили мне испытание. Нужно было пройти по горячим камням, взобраться на дерево и собрать дикий мед. Я справилась, и они приняли меня в семью. И Макки тоже отпустили. А затем нимфы принесли в жертву медведя. И мы съели его все разом. Но амазонки не собирались нас так просто отпускать, и ночью мы пустились в бега.