Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
заранее пытаясь предугадать, что ожидает его. Апейка на мгновение задержал
на нем взгляд: крестьянская свитка, заячья шапка; крепкий, загорелый, кожа
на лице так и лоснится, - видно, кормят неплохо. Сразу же перевел взгляд
на стайку детворы несмелые, оробело притихшие, большей частью
по-деревенски стеснительные, они жались один к другому, почти все в
домотканых свитках - не сводили с него чистых, доверчивых и остро
внимательных глаз. Он бросил им
– Вы все вместе?
– Вместе, - ответил за всех один, с жесткой щетинкой неровно, должно
быть материнскими ножницами, остриженных волос, с решительным мужским
баском
– Вместе, - подтвердил и лысый мужик, что стоял возле них, будто
пастух, - с шапкой в одной руке, с кнутом в другой.
– Что ж такое случилось, что сразу такой ватагой?
– Апейка переждал
молчание, весело пригласил: - Ну, заходите, выясним!
Дети зашевелились, стали перешептываться, подталкивать друг друга, но
не шли. Мужик с кнутом тоже взялся с видом старшего прибавлять смелости
детворе: неловко, несмело подтолкнул одного, другого шапкой, приказал с
упреком всем:
– Заходите, сказано!
Первым отважился тот самый, с жесткой, словно выщипанной, щетинкой, за
ним - беленькая девчурка с розовыми солнышками на щеках. Апейка, пропуская
их мимо себя, подбадривающе, с нежностью погладил несколько головенок.
Последним вошел, как за стадом, дядько с кнутом: немного неловко и
важно, будто пряча под важностью неловкость своего положения среди малышей.
Войдя в кабинет, дети, в лаптях, в посконине, озирались еще
внимательнее, жались еще больше, шмыгали носами, настороженно ждали.
Апейка не стал просить их садиться, доставлять себе лишние хлопоты; не
зашел за стол, остановился перед ними, как учитель в школе.
– Ну, так что случилось, а?
После минуты неловкой тишины осмелела беленькая.
Покраснев еще больше, будто со сцены, прочитала наизусть - заметно было
– подготовленное заранее; даже перехватывало дыхание - так волновалась.
– Тов-варищ п-председатель... райисп-полкома! Мы пришли, чтоб...
п-просить вас... чтоб оставили в школе...
учителя Ивана Миколаевича!..
Этим большим словам она отдала весь пыл своей души, отдала не только
пыл души, а и голос; другие должны были, пока она пылала от волнения,
отвечать Апейке: из какой они школы, из какого класса, по каким предметам
у них был Иван Миколаевич, как его фамилия. Наконец Апейка выяснил, что
дети из Крытской школы, что учитель, за которого они приехали просить, -
Иван Миколаевич Горошка. Апейке была известна не только фамилия,
кому она принадлежала: Горошка учительствовал в своей родной деревне уже
лет десять, еще в те годы, когда учительствовал и он, Апейка; они были
почти незнакомы, виделись всего несколько раз на учительских собраниях, но
Апейке хорошо было известно, что Горошка - учитель, каких мало не только в
районе, а и во всем округе; об этом говорили все, кто когдалибо общался с
ним. Вот и дети, понемногу осмелев, помогая друг другу, наперебой,
возбужденно говорили теперь: так хорошо, так интересно про девятьсот пятый
год, про революцию в Петербурге, про Ленина рассказывал; про пятилетку,
про то, какие где заводы строятся; как хорошо будет жить скоро. И надо же,
беда какая: теперь Ивана Миколаевича сняли с учителей, сказали, что ему
нельзя учить детей, потому что он служил при царе в царской армии и был
царским офицерам и что он будет учить детей против советской власти. Но
они же знают, что Иван Миколаевич хоть и был в царских офицерах, но он же
сразу, как началась советская власть, перестал служить царю. И царя он
совсем, это они сами слышали, не любил никогда и не любит; и офицер он не
из помещиков каких, а из простых людей, из их же села, и все хорошо знали
его отца, и все видят, что все годы он, Иван Миколаевич, только за
советскую власть и старается...
Апейку очень взволновала детская искренность. Слушая детей, он будто
вернулся в свое недавнее, милое прошлое, будто снова стал учителем: как
учитель, он хорошо чувствовал, насколько важно детям то, что они говорят
здесь, и то, с чем они уйдут отсюда, куда принесли свое доверие и надежду.
Жизненный опыт прибавлял ко всему свою долю трезвой сдержанности: знал
Апейка, как непросто в этот раз будет укрепить в них веру и надежду. Но
как бы там ни было, радовал сам факт: дети встали за правду, -
деревенские, застенчивые, пришли в райисполком! Маленькие граждане
будущего!
Он словно не поверил:
– Кто вас подговорил просить за Ивана Миколаевича?
Дети удивились:
– Никто... Мы сами...
– Жалко стало. Мы и подумали...
– Неправильно его сняли!..
– Скажите - пусть он снова учит!
– Жизни не давали, пока не пообещал, что подвезу.
– Дядько с кнутом
покрутил лысой головой с удивлением и уважением.
– Как мошкарье насели!
Апейка знал уже и что Горошку сняли и как все было.
Кто-то из бдительных земляков Горошки, может быть его же бывший ученик,