Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
и Олешников, если бы еще из Глинищ, из Мокути, из Хвойного. Вот бы лугов
наделали, вот бы земли прибавилось - сразу бы легче стало дышать. Только
ведь темнота какая: ты их, как говорится, лицом в молоко тычь, все равно
не верят. Будто не хотят понимать добра своего...
Солнце пригревало все сильнее, было душно, парило. Лица обливались
потом, рубашки не высыхали. Всех мучила жажда. Миканору пришлось послать
подводу - привезти бочку
Митя вылез из канавы и не попросил, а потребовал:
– Надо передохнуть!
Несколько голосов дружно поддержали его. За Митей начали выбираться из
канав, вытирать руки, лица другие, и Миканор дал команду сделать перерыв.
Все сходились на гребле: большинство - мокрые выше пояса, с
забрызганными грязью рубашками, с лицами грязными, черно-рыжими, - кто
стоял, курил, кто садился на мягкую, еще не разбросанную горку песка, кто
распластывался прямо на земле. Переговаривались, шутили. Зайчик будто
нечаянно прильнул к Ганне, ущипнул ее за бок. Девушка сердито толкнула
Зайчика, но старого шутника это только развеселило.
– Вы бы, дядько, эти штучки с какой-нибудь ровесницей своей: с теткой
Сорокой, что ли!
– Охота мне - с Сорокой! С этим старым деркачом!
– Так и вы же, кажется, не молодой кавалер!
– Молодой или не молодой, а на молодое - тянет!
– Вас уже на печь тянуть должно!
– Тянет и на печь! И к девкам! Страх!
– Подзадоренный общим вниманием и
смешками, Зайчик снова хотел ущипнуть Ганну, но она пригрозила:
– Дядько! Толкну - так в болото полетите!
– Эге?
– Зайчик ухмыльнулся, но все же отступил.
– Злая, лихо на нее!
Толкнет - и правда в болоте искупаешься!
Чуть только он, кривляясь, отошел от Ганны, как к ней подошли Евхим и
Ларивон. Но тут же, настороженный и строгий, подступил и Василь.
– От кумедия!
– покачал головой Андрей Рудой.
– Как коршуны, та-скать,
вдвоем возле одной!
– Кто - вдвоем?
– не понял Миканор.
– Дятлик и Глушак этот! Вдвоем, как коршуны, следовательно. Возле одной.
– Зря он крутится, Глушак... Не выйдет у него ничего!
– Это еще, та-скать, вилами на воде писано!..
Миканор только мельком взглянул на Василя и Ганну, ему не показалось
это таким интересным, как Рудому. Миканор внимательно наблюдал за
Прокопом, - уткнув бороду в широкую распахнутую грудь, тот медленно
двигался вдоль канавы, хмуро оглядывал ее, что-то думал. Странный,
звероватый человек - всегда, кажется, таит что-то
не злой, не вредный...
– Чего смотрите?
– не выдержал Миканор.
Лесун скрыл глазки под густой чернотой бровей.
– Так... Ничего...
– Смотрит, не лучше ли на канаву перебраться!
– поддел Зайчик.
– Работа
там - завидки берут!
– Чтоб ее руки не знали, работу такую!
– выругался Вроде Игнат,
сидевший на горке земли.
– Роешься в грязи, будто черт лозовой...
– Лето, та-скать, не зима. И в болоте, следовательно, не так, как
зимой. Тепло, мягко, - хотел пошутить Рудой.
– Ты вот покопайся в этой мякоти!
– А зачем ему! Ему и тут неплохо!
– Я там работаю, куда, следовательно, поставлен!
– не сдавался Андрей.
– Завтра и иди! А я вроде на твое место!
– Правильно! По очереди!..
– Но и вы - наработались!
– загорелся Миканор.
– Только, можно сказать,
влезли в болото, намочили постолы...
– А ты ж и того не попробовал!..
– Почему он не остался там - и дураку ясно!
– вступился за Миканора
Хоня.
Хоне никто не возразил, и Миканор почувствовал, что человек сказал
обидное потому, что его самого обидели. "Не надо было так бросаться, мягче
надо было", - упрекнул себя Миканор. Он заговорил, будто оправдываясь:
– Конечно, не секрет - в трясине не сладко! Никто не скажет, что рай!
Так разве ж мы не в трясине этой изо дня в день!
– То-то и оно! И без того осточертело!
– Игнат добавил: - Гребля эта
нам - вроде белая булка, когда и черного хлеба не видишь!
– Как кто, а я так и от этой беды - от белой булки не отказался б, раз
уж нет хлеба!
– весело сказал Хоня, его поддержали дружным смехом, Когда
перестали смеяться, он проговорил задумчиво, серьезно: - Коленей не
намочив, видно, ничего не добудешь! Ни булки, ни хлеба черного!
– Это правда! Никто в рот не положит!
– поддержал Алеша Губатый.
– Все-таки, грец его, кое-что сделали уже.
– Чернушка смотрел на
желтеющую полоску гребли.
– Немного побыли, а уже сказать - видно кое-что!
– Не очень вроде и видно. Это - как горсть скошенной травы на большом
лугу...
– Работы - не секрет - много, - согласился Миканор.
– А только ведь не
пустая она, на пользу - и людям, и себе!
Вот что, по-моему, главное...
– Потом, конечно, ничего не скажешь, - радоваться будем! Лишь бы вот