Люди с чистой совестью
Шрифт:
Умение создать превосходство сил в нужный момент и в нужном месте вот ключ военного мастерства. Но иные люди простодушно думают достигнуть его арифметическим путем, путем подсчета штыков, автоматов и стволов. Они забывают, что иногда один солдат способен уничтожить десятки солдат противника, что дух армии стоит порой выше сложных машин, что знание, предвидение и умение командира уловить случай, момент, миг стоят на одной доске с пушками и танками. Превосходство сил - это техника, люди плюс талант полководца.
Я поделился как-то с товарищем Демьяном этими мыслями.
–
Демьян посмотрел на меня серьезно. Затем сказал:
– А разве много есть на свете людей, для которых престиж дороже жизни?
– Не очень много, но они есть. И не так уж мало, - горячо сказал Руднев.
Демьян повернулся к нему и внимательно всматривался в лицо Семена Васильевича.
– Верно. Вот поэтому основа всех армий - внушение этого престижа. А что такое честь мундира и былой офицерский гонор, как не внушение той же мысли, что престиж дороже жизни?
– А у нас, партизан?
– У вас?
– засмеялся товарищ Демьян.
– Здесь, брат, сохранение престижа и командирской персоны одно и то же. Прохлопаешь дело - и свою голову потеряешь...
– Может быть, раньше всех, - продолжил его мысль Руднев.
– Верно, генерал, верно...
– Нет, я про армию спрашиваю, - допытывался я.
Товарищ Демьян продолжал:
– В армии? В нашей армии честь мундира покоится совсем на другой основе. Партийный долг, престиж честного коммуниста - вот наша честь мундира.
Разговор этот происходил на берегу реки Убороть, где мы раскинули свой лагерь.
В этот день нас догнала рота Сережи Горланова.
Мы считали ее погибшей. Почти полмесяца не было сведений о роте, оставшейся за железной дорогой, за Припятью, отрезанной полками немецких карателей, распоясавшихся в междуречье Днепра и Припяти.
Сережа Горланов - лейтенант Красной Армии, парень лет двадцати двух - и был причиной этого разговора. Он недавно командовал ротой. То, что рота, оторвавшись, не вернулась на третий день в отряд, старики были склонны отнести за счет неопытности и молодости ее командира. Но молодой парень провел роту сквозь все рогатки, не только не растеряв ее, а еще с новичками, приставшими по пути.
Встречали его восторженно. Руднев даже прослезился, обнимая загоревшего и усталого лейтенанта.
– Наши ребята от своего отряда не отстанут никогда, - с волнением говорил он товарищу Демьяну.
– Вот это и есть честь партизанская!
Товарищ Демьян подошел к Рудневу, дружески улыбаясь.
– Смотрю я на вас, на любое дело пойдете...
– Пойдем!
– Вот почему и пошлем вас туда, куда больше послать некого. Пошлем, потому что для вас дело - дороже репутации, славы.
Руднев насторожился.
– Но все же... Не били еще вас немцы по-настоящему!
– закончил Демьян шуткой этот разговор.
Товарищ Демьян созывал совещание командиров соединений, собравшихся в партизанском крае, совместно с руководителями ЦК КП(б)У. Там и решались дела дальнейшего развития партизанского движения и его нацеливания
В эти дни я получил вызов в Москву. Начальство вызывало меня еще из Аревичей, но дела не позволяли отлучиться, - я послал с документами и отчетами безрукого Володю Зеболова. Все время пребывания у Ковпака я работал на двух хозяев; один был в Москве - тот, что забрасывал меня в свое время в тыл; другой - Ковпак, Руднев, товарищ Демьян, с которыми мы вместе сражались. Сейчас мне требовалось лететь к своему разведывательному начальству.
– Оставайся на совещание, потом полетишь, - сказал мне товарищ Сергей.
– Не могу. Начальство приказывает. Кроме того, на совещании присутствовать не могу... Я ведь беспартийный.
– Чего-о-о? Ну, это бросьте, бросьте, дорогой товарищ!
– Ей-богу. Вот Семен Васильевич подтвердить может.
Руднев кивнул головой.
Прощаясь перед отъездом на совещание, товарищ Демьян спросил, задержав мою руку:
– Петр Петрович, почему вы беспартийный?
– Так, не пришлось.
– Я в нескольких словах рассказал о своей жизни.
В юношеские годы мечтал стать агрономом, был сапожником, трубачом музыкальной команды, лихо играл польки, вальсы и краковяки на свадьбах, окончил два вуза, стал артистом и режиссером, учился, читал, пописывал, но для души больше всех книг и романов любил "Жизнь растений" Тимирязева. Перед войной начал писать повести. А 10 июня 1941 года закончил пьесу "Дуб Котовского" - о Хотинском восстании молдавских партизан. Войну провел по-разному, но честно. И, только заканчивая путь по тылам врага, понял, что мне бы с юности стать моряком, неутомимым мореплавателем. Недаром в студенческие годы в Одессе тянуло меня к Дюку, в порт и так манил туманный горизонт волнующегося моря.
Мы попрощались.
Я уехал к Сабурову на аэродром. Лежа весь день на тачанке, а ночью перелетая через фронт, я все думал над вопросом товарища Демьяна: "А почему же вы беспартийный?"- и так и не нашел ответа. "В первые годы становления Советов на Украине - председатель комитета незаможни селян, первую пятилетку - в Донбассе, на Волге, всегда со своим народом. Никогда не искал работы полегче, места потеплее, и вдруг беспартийный... Ерунда какая-то!"
На востоке полнеба было розово-оранжевым, сзади и под левым крылом самолета все еще была ночь. Машина набрала высоту, и вот уже небо посветлело, и свежесть трех тысяч метров проникала в кабину вместе с рассветом. Далеко внизу выступала израненная траншеями земля. Мы шли над отвоеванной территорией.
Я вошел в кабину Лунца и ахнул от удивления. Впереди, как на полонинах [полонины - высокогорные луга] Карпат или на широких плато Алтая, в утреннем небе паслось стадо светло-серых овец... Их продолговатые тела с кургузыми хвостами, освещенными первыми лучами солнца, медленно плыли по небу, а некоторые резво сбегали вниз в туманную дымку земли, как ягнята к водопою.
Лунц взглянул на меня и, поняв мое удивление, крикнул на ухо: "Москва, аэро..." Дальше я не мог понять. Тогда он мимикой показал мне: воздух и решетку из пальцев.