Люди с чистой совестью

Вершигора Петр Петрович

Это был не единичный случай в нашей партизанской жизни, но что поразило нас всех, это то, как танкист рассказывал о себе.

– У меня выработалось звериное чутье. Я нюхом чувствовал опасность. Узнавал о присутствии человека в лесу за километр. Звуки слышал издалека. Мог точно определить по дыму - большое село или хутор лежит на моем пути. Запах молока, жареной картошки и лошадиного помета долетал до меня на расстоянии получаса хода. Мог по особым свойствам воздуха точно сказать, что впереди меня: болото или зреющие хлеба.

Когда разведчики

подходили к роще, он, оказывается, задолго чувствовал их приближение, но надеялся, что его не обнаружат в копне. Этот человек, не согнувший перед фашистами головы, был стойким и мужественным партизаном-одиночкой. Потом он стал замечательным разведчиком.

При воспоминании об этом танкисте в моем сердце часто бледнели наши карпатские злоключения. Нам было чертовски трудно, но мы были не одни. Мы ни на миг не переставали быть советским коллективом. Во главе у нас были Руднев и Ковпак. В самый критический момент радист приносил небольшой лоскуток бумаги, на котором стояла подпись - Хрущ?в. Несмотря на 1300 километров от линии фронтов и 12 окружений в Карпатах, мы были еще более сплоченным, одним из многих боевых коллективов великой армии Советской страны. И это удесятеряло наши силы.

Позже мне на ум не раз приходили и капитан Семченок и его танкист. Перед Делятином у наших разведчиков и у меня также стали обостряться зрение и слух. Сквозь смолистый запах леса обоняние различало сотни других запахов. Вот тропа, по ней сегодня днем, хрюкая и брызжа слюной, прошел дикий кабан; следом за ним шло стадо, разбрасывая по тропе свои следы... Вот тропа двоится: это уже овечья, следы копыт, катышки, легкий оттиск палки чабана, выбившего железным наконечником на камне искру, и запах сыворотки из свежей брынзы на траве.

Колонна бойцов ударной группы шла вслед за разведкой длинной цепочкой, держась за руки и концы плащ-палаток. Для того чтобы не терять друг друга при неминуемых разрывах, люди насовали в карманы, прикрепили на спинах гнилушки. Они тускло светились в кромешной тьме горной лесной ночи. Но и это не всегда помогало. Слишком крутой спуск заставлял передних ускорять шаг чуть ли не до бега. Каждые четверть часа где-нибудь позади или сбоку раздавался хрипящий шепот: "Разрыв! Остановить колонну!"

Команда передавалась по цепочке. Разрыв ликвидировали. Через несколько минут получался затор. Движение рывками раздражало людей. Соседи ругали друг друга. Задние шипели передним: "Не спеши!", передние огрызались: "Заснули, сволочи!"

Поглядывая на циферблат, мерцающий под рукавом, я видел: мы запаздываем.

И в этот миг случилось событие, и потрясшее и ободрившее нас. В ту ночь суждено нам было еще раз почувствовать и запомнить на всю жизнь, что значит быть членом советского коллектива, сыном великой непобедимой страны.

Обгоняя колонну и нарушая порядок движения, меня вскоре догнал Вася Мошин.

– Товарищ комиссар! Товарища комиссара не видели?..
– спрашивал он, ощупывая каждого бойца и обгоняя на узкой тропе по одному человеку в полминуты.

Я узнал его

голос. Он был возбужден и, мне показалось, встревожен.

– Ты, Мошин?.. Зачем тебе комиссар?

– О, это вы?.. Фу, упарился... Дайте передохнуть...

Он тяжело дышал... Я дал ему хлебнуть из своей фляги.

– Надо мне комиссара найти до боя... Понимаете? Сообщение я принял важное. Для областных газет передали. Красная Армия на Курской дуге прорвала фронт... Наступают наши... Ворвались в Орел. Бои идут на подступах к Белгороду.

Да, действительно нужно было сделать все, чтобы эта радостная весть распространилась по боевым порядкам до начала боя. Мы стремглав помчались вниз, обгоняя цепочку и передавая шепотом на ходу о новой победе наших на фронте.

Наконец разведка нащупала горный ручей. Параллельно ему извивалась дорога. Она и вывела нас на Делятин.

В излучине дороги стоял Семен Васильевич. Пропуская мимо себя боевые роты, он шутками, в которых чувствовалась скрытая тревога, подбадривал бойцов. Услышав впереди голос комиссара, люди подтягивались, стряхивали сонливость и прибавляли шаг. Мы с Васей Мошиным подбежали к нему...

– Молодец, радист! Ай, молодец!
– сказал Семен Васильевич.

Мы двинулись с ротами вперед. Вслед нам веселый ободряющий голос комиссара звучал сталью приказа, радостью победы.

– Вперед, орлы! Красная Армия наступает. Да здравствует Красная Армия!..

На Делятин мы наступали вместе с перешедшей в контрнаступление армией Советской страны.

41

Ударная группа на подходе к Делятину тоже разделилась на три части. Третий батальон Матющенки и комиссара Фесенки должен был захватить железнодорожную станцию. Он вытягивался влево. Несколько рот первого батальона ударом вправо ликвидируют штаб генерала Кригера. Но главная задача - захватить мост через Прут и удержать его, пока не пройдет весь отряд.

Ущелье ручья подвело нас к Делятину. На карте, которую мы тщательно изучили, все казалось простым и ясным. Когда же мы подошли к мосту, где ущелье расширялось веером, вливаясь в долину Прута, то увидали, что самое узкое место его перегорожено крутой железнодорожной насыпью с арочным каменным мостом старинного образца, похожим на те, которые встречаются на открытках с видами Швейцарии.

– Горлышко бутылки, - шепнул Горкунов.

Глаза, привыкшие к темноте в лесу, сейчас остро различали все детали моста. За его арками смутно угадывался город.

– Хорошо, если оно не закупорено, это горлышко!
– продолжал Горкунов.
– Стой! Слышишь?
– Он схватил меня за руку и поднял левой рукой ракетницу.

Наверху слева был слышен шорох. Изредка скатывались камешки.

– Погоди. Это Матющенко по горе выводит свой батальон на станцию.

Отделению Антона Петровича Землянки я приказал подобраться к мосту по насыпи. Роты подходили по дну ручья. Где-то вверху над нами что-то железное звякнуло по рельсе.

– Гляди!
– присел от неожиданности Горкунов.