Люди с чистой совестью
Шрифт:
– Откуда знакомые?
– Стояли у нас. Я специально познакомилась.
– Зачем?
– Была уверена, что рано или поздно к нам придут партизаны. А среди словаков есть много сочувствующих нам.
– Когда можете пойти в Овруч?
– Хоть завтра...
Это меня вполне устраивало. Попытки проникнуть в самый Овруч мне пока не удавались, но и сведений от разведок, бродивших по окрестностям города, было достаточно, чтобы проверить учительницу, если она соврет. Я, таким образом, убивал сразу двух зайцев.
– Хорошо. Пойдете
– Проверяете?
– вдруг спросила она меня в упор.
Впервые в своей разведывательной работе я не знал, что ответить.
– Это хорошо, так и надо. Я согласна.
– И, пожав мне крепко, по-мужски, руку, вышла.
Я чувствовал себя не совсем ловко, когда вошел Базыма.
– Завербовал?
– насмешливо спросил он меня.
– Ох, как бы эта барышня тебя не завербовала. Весна все-таки... Тут и нам, старикам...
– сладко потягиваясь на стуле, поддразнивал он меня, как некий партизанский Мефистофель.
– Идите вы к дьяволу, Григорий Яковлевич, - хлопнул я дверью, сквозь которую несся вслед мне сатанинский хохот Базымы.
На следующий день Карповна ушла в Овруч. Я слыхал и раньше, что разведчики звали ее так. В штабе тоже стали звать новую разведчицу Карповной.
Она вернулась в Мухоеды через два дня после известия о смерти Маруси и за день до нашего марша на Припять. Сведения Карповны своей точностью не вызывали сомнений. Мы приняли ее в отрядную разведку.
На следующий день, пройдя на восток сорок километров, мы начали четвертую переправу отрядов Ковпака через осточертевшую нам всем Припять.
32
Штаб разместился в красивом просторном селе Аревичи, километрах в двух от реки.
После проверочных разведок, перекрывших и уточнивших первые данные Антона Петровича о значении Припяти для немцев, Ковпак принял решение сорвать навигацию.
Район Аревичей вполне соответствовал замыслам деда. Ковпак и Руднев объезжали позиции, намечая расстановку сил. Они вникали во все мелочи, как перед большой и сложной операцией. На второй день мы с Рудневым поехали к Кульбаке в село Красноселье.
– Как, глуховцы, много рыбы наглушили?
– теребя черный ус, спрашивал комиссар Кульбаку.
– Пока ловим удочками. А от нимець поплыве, тоди нимця и рыбу глушить будемо, - отвечал Кульбака.
Глушить рыбу категорически запрещалось командованием. Берегли тол и гранаты.
Обменявшись еще двумя-тремя шутливыми фразами, перешли к делу. Последний приказ командования обязывал Кульбаку "выставить крепкий заслон на подходе к реке, возле дамбы, что против села Довляды". Это село находилось против Красноселья, на правом берегу Припяти. Мы стояли на левом.
Я сидел в штабе над картой и искал русло Припяти. Где русло этой большой судоходной реки? Где в этом затейливом узоре голубых кружев проплывают суда и баржи?
Весной сотни болот и болотец, топей, озер и ям, "стариков" и "стариц" оплетают реку, стерегут ее и стоят крепким естественным барьером на подходах к ее берегам.
Вот
По шоссе из Коростеня немцы быстро могли подкинуть в Довляды свежие силы и переправить их на наш берег. Заняв Красноселье, противник мог ударить нам в тыл и прижать к реке.
Батальон Кульбаки обеспечивал безопасность с юга и перекрывал шоссе.
Мы не знали, когда немцы пожалуют в гости, но, судя по воде, которая улеглась в берега, это должно было случиться скоро. Поговорив с Кульбакой и побывав на берегу, мы вернулись в Аревичи.
Уже стемнело. Ехали крупной рысью по песчаным кучугурам, заросшим верболозом. Казалось, в кустах, освещенных яркой луной, к нам наперерез гурьбой бегут какие-то таинственные существа. Перед Аревичами перешли на шаг. Быстрые тени исчезли. В одной из хат недалеко от штаба пели.
– Заедем к разведчикам.
Комиссар спрыгнул с коня, привязал его у калитки и зашел во двор.
В хате, где жил командир разведки капитан Бережной, находилось еще несколько разведчиков: Черемушкин, Мычко, Архипов, Землянко, Лапин, Володя Зеболов.
Только что кончили ужинать.
– Товарищ комиссар, чайку с нами!..
– Не откажусь.
Черемушкин подсел к Рудневу:
– Скоро с курорта тронемся, товарищ комиссар?
– С какого, Митя?
– С Аревичей!
– Почему с курорта?
– Весна... немцев нету... солнышко... речка под боком...
Руднев рассмеялся, за ним разведчики.
– Прыткий ты, Митя!
– Руднев внимательно глянул на Мычко и улыбнулся.
– На все свое время!.. А что, ребята, не спеть ли нам? Ну, хотя бы...
– Хлопцы! Любимую комиссарову!
В чистом поле, поле, под ракитой,
Где клубится по ночам туман...
Э-эх, там лежит зарытой,
Там схоронен красный партизан...
запел Руднев. Мигала коптилка, и длинные тени метались по стенам. Семен Васильевич задумался. Я тихо вышел на улицу, вскочил на коня и поехал к квартире Ковпака. Командир сидел на крылечке, щипал бороденку, думал, курил. Я пустил коня во двор, а сам, чтобы не мешать деду, присел за углом на завалинке. Я любил наблюдать Ковпака, когда он оставался наедине с самим собою.
Вдалеке виднелось зарево. Неслышно по темной улице прошла в караул смена.
Ковпак выругался и, подойдя к воротам моей хаты, забарабанил по ним плетью.
– Комиссар приихав?
Я поднялся к нему навстречу.
– Приехал.
– А где вин?
– У разведчиков.
– А... Ну, Вершыгора, я думаю, завтра нимци по ричци поплывуть.
– Ждем уже который день.
– Ну и що?
– Ребята бузят.
– Чого?
– Курорт, говорят. Солнце, вода, песочек...