Люди с чистой совестью

Вершигора Петр Петрович

– Завтра будут нимци.

– Откуда нам знать?

– От так командир разведки! Це я тебя должен спытать.

– Никаких сведений пока не имею, товарищ командир.

– Товарищ командир, товарищ командир... А я кажу - будуть. От побачишь. Щоб я вмер, будуть завтра нимци.

– Посмотрим.

– Кажуть, пид цыми Аревичами богато ракив. Ох, и пидгодуемо фашистами ракив.

Я не придавал большого значения его предчувствиям, но то, что речной проект, в котором я уже сам немного разочаровался, владел всем существом старика, было очевидно. Дед порой умел увлекаться,

как юноша.

И все же он оказался прав. На следующий день немцы пришли. Вернее, приплыли. В середине дня послышалась стрельба. Со стороны Красноселья, занятого батальоном Кульбаки, шквал огня то вспыхивал, то опять затихал.

– А що, - я не казав?
– обрадовался Ковпак.
– Политуха! Коня!

Ординарцам и приказывать не надо было. Как только вспыхивал где-либо бой - первое дело седлать командирских коней. Политуха, ординарец Ковпака, уже вел высокого рыжего коня, ординарец Руднева Дудка - белую полукровку-арабку.

Тут же горячил своего коня и лихо гарцевал командир батареи Анисимов. Мне ординарца не полагалось, и свою мохнатую сибирку я седлал сам.

Бой у Кульбаки разгорался все сильнее, гукали бронебойки, длинные очереди станкачей блудливо воркотали над весенней рекой, лозняком и песками...

Я уже сидел верхом на лошади, когда к штабу прискакал связной второго батальона.

Кульбака прислал в штаб за подмогой. Ковпак вызвал из пятой роты командира орудия, худощавого высокого Николая Москаленко.

– Бери...
– сказал Ковпак, затянулся махоркой, закашлялся и погасил пальцем цигарку, - бери, Микола, свое орудие и на галопе скачи до Кульбаки. Треба допомогти хлопцям добить немецкие поплавки.

Через полчаса, отдав нужные распоряжения, Ковпак, командир батареи Анисимов и я верхом выехали из штаба к месту боя. Я задержался у разведчиков минут на пять, надеясь догнать галопом Ковпака и Анисимова. Выезжая из села, увидел, что они уже отмахали больше километра чистым полем. В это время над улицей с воем пронеслись два самолета. Лошадь моя шарахнулась в огород и остановилась под крайним сараем. Самолеты взмыли ввысь и высоко в небе стали разворачиваться друг за другом. Это были "мессеры". Немцы иногда использовали их против партизан, нагружая небольшим запасом бомб. Кроме того, "мессеры" штурмовали на бреющем полете, обстреливали наземные цели, пользуясь своей быстротой и скорострельными пулеметами, установленными в плоскостях.

Два конника скакали галопом по открытому полю. До кустов лозняка, где им можно было укрыться, оставалось не меньше километра. На таком же расстоянии находился и ветряк, одиноко стоявший среди поля. Самолеты сделали круг и пошли вниз друг за другом, пикируя на кавалеристов. Один из них ловко на полном ходу соскочил с коня и исчез между маленькими кучками соломы или навоза, разбросанными в поле, другой кубарем скатился с коня и маленьким комком лежал на дороге. Самолеты прошли над людьми и конями. Дорога и поле вздымались дымками и пылью, а через две секунды до моего слуха долетела длинная очередь нескольких пулеметов и авиационных пушек. Кони без седоков бежали то по дороге, то сворачивали в стороны и, наконец, сделав большой круг, поскакали к селу.

Самолеты

спикировали еще два раза на реку, откуда слышалась редкая перестрелка, и ушли на север. Я вскачь понесся туда, где только что ехали Ковпак и Анисимов. Доскакав до места, где они спешились, услышал сзади свист. Круто повернул коня. На копне лежал Ковпак и курил. Он запахнул полы своей шубы и сказал мне:

– Кони в село забиглы. Придется тебе самому до Кульбаки добыраться. Анисимов, гайда в село.

На оклик Ковпака выполз откуда-то командир батареи. Сильно хромая, подошел к нам. Лицо его был поцарапано и все в пыли.

– Я думав, ты умиешь на ходу скакать с коня, - засмеялся Ковпак. Бачу - "мессеры" на нас идуть, кричу скачи с коня, а вин - бач!

Теперь я понял, что человек, так ловко спрыгнувший с коня, и был Ковпак, а кубарем слетевший - Анисимов.

– До села дойдешь. Ну, пишлы! Катай, Вершыгора, до Кульбаки. Хай кинчае... Я прийду потим.

И, поддерживая Анисимова, смеясь, дед заковылял в село.

Я поехал к реке, где добивали пароход.

Первый, кого я увидел, был начштаба Кульбаки Лисица. Фамилия эта действительно оправдывала его повадки и характер. Хитрый и пронырливый, он особенно хорошо наладил агентурную разведку, умел допрашивать пленных, особенно полицейских, которых сразу сбивал с толку, и ловко поставленными вопросами выпытывал все, что ему было необходимо. Я не сразу узнал его. Он был в длинном одеянии с неимоверно блестящими пуговицами: не то пальто, не то сюртук тонкого черного сукна.

– Капитанское, - сказал он мне.
– А капитан там, в воде загорае. Вот документы...

Мы вошли с ним на палубу судна, кругом были следы крови, валялось несколько трупов.

Я просматривал документы. Солдатские книжки, толстый в хорошем переплете паспорт "Hoffnung" ("Надежда") - было вытиснено на них золотом. Взглянул на спасательные круги - там то же слово.

Пароход, построенный в Германии.

– Как они его сюда перекинули? По кустам, что ли?
– удивлялся Лисица.

Действительно, пароход недавно прибыл из Германии. В судовом журнале мы видели отметки: "Данциг", "Бжесць над Бугом", "Пинск".

"Загоравший" в реке был и владельцем и капитаном "Надежды". Новый большой буксир, тянувший против течения три баржи, он выбросился на берег метрах в трехстах от разрушенного моста у села Довляды. А баржи, запутавшись в тросах, как большие рыбины в сетях, догорали посреди реки. У берега, на отмели, серели, белели, чернели трупы немцев.

Когда я зашел в штаб Кульбаки, комбат стоял у стола и диктовал донесение Ковпаку о ходе боя.

Командиры рот и взводов, писаря окружили Кульбаку, шутили, смеялись: не прошло еще возбуждение от только что пережитой схватки с врагом.

В хату быстро вошел Москаленко, командир орудия. За ним партизаны вели пленного немца.

– Между прочим, получить мий трофей - оцього хрыця. Сам пиймав, важно сказал Москаленко.

– А чоботы де?
– пытливо спросил комбат Кульбака.

Немец стоял перед ним в опорках на босу ногу.

Еще у прибрежных ракит Микола снял чоботы с немца и передал одному из своих партизан.