Люди с чистой совестью
Шрифт:
– Чоботы де?
– переспросил Москаленко.
– В ных же повно воды... от вин и сняв их, сушить поставыв...
Засмеялись кругом командиры. Усмехнулся комбат. Я отошел с Москаленко к окну и стал расспрашивать его, как он взял в плен гитлеровца.
Когда Москаленко закончил стрельбу по пароходам и баржам и отошел в сторону от пушки, он услышал робкое восклицание, доносившееся из кустов.
Тут Москаленко вошел в раж и стал в лицах показывать мне, как происходило пленение немца.
– Бачу, а з корчив верболоза пиднялась палка и на ний билый платочек. "Хлопци,
– Хенде хох!
– крикнул Микола непонятное слово, похожее на ругательство.
– Зброя де?
– Хенде хох!
– вторично гаркнул Микола, вытаращив на меня глаза в штабе Кульбаки.
Пленный стоял у края стола с посеревшим от страха лицом. Он не сводил глаз с Кульбаки - мужчины высокого роста, плечистого, грузного, грозного. Когда же Москаленко заорал, он снова поднял руки кверху, недоумевая, зачем его вторично берут в плен. Партизаны покатывались со смеху.
Немец заметно дрожал. Немного овладев собой, он стал перед Кульбакой навытяжку и, запинаясь, проговорил:
– ...пан Коль... пак! Я добровольно приходиль плен.
– Ач, як труситься, собачья душа!
– кивнул Кульбака на немца.
– То вин вас, товарищ комбат, приняв за самого Ковпака, рассмеялся Ленька, ездовой Кульбаки.
Комбат подошел к немцу.
– Ось, слухай: я не Ковпак...
– и таинственно полушепотом: - Ковпак на голову выше за мене, вдвичи ширше за мене, а голос як тая труба...
Стекла халупки дрожали от дружного взрыва хохота.
Пленный рассказал, что, открывая пробную навигацию 6 апреля на линии Мозырь - Киев, немцы боялись нападения партизан. Они уже знали, что Ковпак пришел на Припять. Для охраны судов послана команда СС.
Москаленко вертелся тут же и мешал допросу, но как героя сегодняшнего потопления судов я не выставил его из штаба батальона. Он был в приподнятом настроении и все еще "переживал" бой.
Лисица, говоривший с Кульбакой только по-украински, вставил:
– Дывлюсь, по-немецкому трохи кумекаю; на труби крейдою нашкрябано: "Achtung, Kolpak" - "Внимание, Колпак", значит.
– Ох, и реготали ж мы с Лысицею, - вставил Москаленко.
Ковпак вошел незаметно раньше и слыхал похвальбу Москаленко. Когда тот заметил командира, подошел строевым шагом:
– Дозвольте доложить...
– Ты доложи, скильки снарядив выпустив, - перебил Ковпак.
– Двадцать два, товарищ командир!
– Потопыв пароход?
Москаленко молчал.
– Потопыв, пытаю?
– рассвирепел Ковпак.
– Не! Растратчик ты, от хто, а не артиллерист. На бинокля, выйди на вулицю и подывися. Трубы видать аж с видселя-а!
Москаленко молчал.
– Объявляю выговор. Начштаба записать в приказ, - сквозь зубы процедил Ковпак и вышел, хлопнув дверью.
А еще через день, прочитав донесение Кульбаки, Ковпак, посмеиваясь, подписал приказ: "С командира орудия Н. Москаленко выговор снять. Объявить благодарность".
Кульбака писал:
"Пароход долго не тонув
33
На следующий день противник вел воздушную разведку. Самолеты-разведчики рыскали вдоль реки на высоте, иногда зависая в воздухе для аэрофотосъемок. Изредка на бреющем проходила пара истребителей. Баржи уже успели догореть, и если бы не застрявший на мели пароход, немцам не удалось бы обнаружить точное место нападения на караван. Пароход выдавал нас с головой, и над ним долго кружилась и зависала одна "стрекоза". Пулеметчики Кульбаки обстреляли ее, и, фыркнув раза три из крупнокалиберного пулемета, немецкий "костыль" заковылял на север.
– Ну, завтра жди гостей!
– сказал Руднев Ковпаку, наблюдавшему в бинокль за самолетом.
– И гости будут с Мозыря, - опустив бинокль, ответил командир и пошел к штабу.
За два дня до этого случая к нам прибыла разведка соединения черниговских партизан. Соединением этим командовал Герой Советского Союза Федоров. Я слыхал о нем еще в Брянских лесах, до прихода к Ковпаку, летом 1942 года. Федоров рейдировал тогда по Черниговщине, и немцы выделили против него крупную карательную экспедицию. Немцы, вероятно, заставили его часто менять районы действия. Может быть, поэтому, а может, и по малой опытности летчика самолет, летевший к Федорову, безрезультатно искал его над лесами Черниговщины и, не найдя костров, повернул обратно. А я в это время жег костры в Брянских лесах, и уже не первую ночь. Самолетов все не было. Однажды мы, правда, дождались: вместо парашютов с радиопитанием и боеприпасами нам бросили восемь штук фугасок. Но все же я не терял надежды, упорно жег костры и швырял в небо ракеты.
Наконец на восьмые или девятые сутки, в ответ на наши световые вопли один самолет (а летало их над нами и своих и вражеских до черта) стал подозрительно кружиться над кострами.
Мы уже стали похитрей и вырыли в стороне щели. Из щелей пускали ракеты и кодировали.
Хотя самолет шел с запада, я все же на всякий случай просигналил ему. За третьим или четвертым заходом над нами вспыхнули световые пятна, а когда я подсветил их ракетой, убедился, что на парашютах спускался к нам долгожданный груз. Сбросив четыре мешка, самолет зажег зеленые огни и, приветливо мигнув ими, ушел на восток. Это была старая фанерно-брезентовая калоша ПР-5.
На следующий день я известил начальство о получении груза. А еще через день получил ответ: "Никакого мы груза вам не высылали". Только тогда я понял, почему в одном из мешков были письма с неизвестным номером полевой почты, а повнимательней разобрав содержимое, нашел записку летчика: "Товарищи партизаны! Летаю третий день к Федорову нет сигналов. Бросаю на ваши костры. Если встретите Федорова, поделитесь грузом. Привет! Пилот Миша".
А сейчас, в марте 1943 года, почти через год, Федоров, секретарь Черниговского обкома ВКП(б), Герой Советского Союза, двигался из Черниговщины на запад почти по тому же маршруту, по которому мы шли прошлой осенью.