Люди сороковых годов
Шрифт:
Мари тоже вошла и села на одно из кресел.
– Познакомь их!
– сказал Еспер Иваныч Анне Гавриловне, показывая пальцем на дочь и на Павла.
– Они уже познакомились, - отвечала Анна Гавриловна.
– Скажи, чтобы они полюбили друг друга, - проговорил Еспер Иваныч и сам заплакал.
Павел был почти не в состоянии видеть этого некогда мощного человека, пришедшего в такое положение.
– Он... малый... умный, - говорил Еспер Иваныч, несколько успокоившись и показывая Мари на Павла, - а она тоже девица у нас умная и ученая, прибавил он, показав Павлу на дочь, который, в свою очередь, с восторгом взглянул
– Когда вот дяденьке-то бывает получше немножко, - вмещалась в разговор Анна Гавриловна, обращаясь к Павлу, - так такие начнут они разговоры между собою вести: все какие-то одеялы, да твердотеты-факультеты, что я ничего и не понимаю.
Еспер Иваныч рассмеялся; девушка взглянула на мать; Павел продолжал на нее смотреть с восторгом.
О, сколько любви неслось в эти минуты к Марье Николаевне от этих трех человек!
Еспер Иваныч продолжал сидеть и неумно улыбаться.
– Как же я вас буду звать?
– отнеслась Марья Николаевна к Павлу несколько таким тоном, каким обыкновенно относятся взрослые девушки к мальчикам еще.
– Как вам угодно, - отвечал тот.
– Я вас буду звать кузеном, - продолжала она.
– В таком случае позвольте и мне называть вас кузиной!
– возразил ей на это Павел.
– Непременно кузиной!
– подхватила Марья Николаевна.
– Слышите, батюшка!
– отнеслась Анна Гавриловна к Есперу Иванычу.
– Она его карзином, а он ее карзиной будут называть.
– Карзиной!
– повторил Еспер Иваныч и засмеялся уже окончательно.
Вот что забавляло теперь этого человека. Анна Гавриловна очень хорошо это понимала, и хоть у ней кровью сердце обливалось, но она все-таки продолжала его забавлять подобным образом. Мари, все время, видимо, кого-то поджидавшая, вдруг как бы вся превратилась в слух. На дворе послышался легкий стук экипажа.
– Это Клеопаша, должно быть, - проговорила она и проворно вышла.
– Кто?
– спросил Еспер Иваныч.
– Клеопатра Петровна, надо быть, - отвечала Анна Гавриловна.
– Кто это такая?
– спросил ее негромко Павел.
– Да как, батюшка, доложить?
– начала Анна Гавриловна.
– Про господина Фатеева, соседа нашего и сродственника еще нашему барину, слыхали, может быть!.. Женился, судырь мой, он в Москве лет уж пять тому назад; супруга-то его вышла как-то нашей барышне приятельницей... Жили все они до нынешнего года в Москве, ну и прожились тоже, видно; съехали сюда... Княгиня-то и отпустила с ними нашу Марью Николаевну, а то хоть бы и ехать-то ей не с кем: с одной горничной княгиня ее отпустить не желала, а сама ее везти не может, - по Москве, говорят, в карете проедет, дурно делается, а по здешним дорогам и жива бы не доехала...
– Она одна или с мужем?
– перебил Еспер Иваныч Анну Гавриловну, показывая рукою на соседнюю комнату.
– Одна-с, - отвечала та, прислушавшись немного.
– Вот, батюшка, прибавила она Павлу, - барыня-то эта чужая нам, а и в деревню к нам приезжала, и сюда сейчас приехала, а муженек хоть и сродственник, а до сих пор не бывал.
– Дурак он...
– произнес Еспер Иваныч, - армейщина... кавалерия... только и умеет усы крутить да выпить, - только и есть!
– Уж именно - балда пустая, хоть и господин!..
– подхватила Анна Гавриловна.
– Не такого бы этакой барыне мужа надо... Она славная!..
– Она умная!
– перебил
Вошла Мари и вслед за ней - ее подруга; это была молодая, высокая дама, совершенная брюнетка и с лицом, как бы подернутым печалью.
– Здравствуйте, Еспер Иваныч!
– сказала она, подходя с почтением к больному.
– Здравствуйте!
– отвечал ей тот, приветливо кивая головой.
М-me Фатеева села невдалеке от него.
– Вот это хорошо, что вы из деревни сюда переехали - ближе к доктору, здесь вы гораздо скорее выздоровеете.
– Да, может быть, - отвечал Еспер Иваныч, разводя в каком-то раздумьи руками.
– А вы как ваше время проводите?
– прибавил он с возвратившеюся ему на минуту любезностью.
– Ужасно скучаю, Еспер Иваныч; только и отдохнула душой немного, когда была у вас в деревне, а тут бог знает как живу!..
– При этих словах у m-me Фатеевой как будто бы даже навернулись слезы на глазах.
– Что делать! Вам тяжкий крест богом назначен!
– проговорил Еспер Иваныч, и у него тоже появились на глазах слезы.
Анна Гавриловна заметила это и тотчас же поспешила чем-нибудь поразвеселить его.
– Полноте вы все печальное разговаривать!.. Расскажите-ка лучше, судырь, как вон вас Кубанцев почитает, - прибавила она Есперу Иванычу.
Он усмехнулся.
– Ну, расскажи!
– проговорил он.
– Кубанцев - это приказный, - начала Анна Гавриловна как бы совершенно веселым тоном, - рядом с нами живет и всякий раз, как барин приедет сюда, является с поздравлением. Еспер Иваныч когда ему полтинник, когда целковый даст; и теперешний раз пришел было; я сюда его не пустила, выслала ему рубль и велела идти домой; а он заместо того - прямо в кабак... напился там, идет домой, во все горло дерет песни; только как подошел к нашему дому, и говорит сам себе: "Кубанцев, цыц, не смей петь: тут твой благодетель живет и хворает!.." Потом еще пуще того заорал песни и опять закричал на себя: "Цыц, Кубанцев, не смей благодетеля обеспокоить!.." Усмирильщик какой - самого себя!
Все улыбнулись. И Еспер Иваныч сначала тоже, слегка только усмехнувшись, повторил: "Усмирильщик... себя!", а потом начал смеяться больше и больше и наконец зарыдал.
– Ой, какой вы сегодня нехороший!.. Вот я у вас сейчас всех гостей уведу!.. Ступайте-ка, ступайте от капризника этого, - проговорила Анна Гавриловна.
Мари, Фатеева и Павел встали.
– Да, ступайте, - произнес им и Еспер Иваныч.
Они вышли в другую комнату.
Как ни поразил Павла вид Еспера Иваныча, но Мари заставила его забывать все, и ее слегка приподнимающаяся грудь так и представлялась ему беспрестанно.
Дамы сели; он тоже сел, но только несколько поодаль их. Они начали разговаривать между собой.
– Я к тебе поутру еще послала записку, - начала Мари.
– Я бы сейчас и приехала, - отвечала Фатеева (голос ее был тих и печален), - но мужа не было дома; надобно было подождать и его и экипаж; он приехал, я и поехала.
– А в каком он расположении духа теперь?
– спросила Мари.
– По обыкновению.
– Это нехорошо.
– Очень!
– подтвердила Фатеева и вздохнула.
– Получаешь ты письма из Москвы?
– спросила она, как бы затем, чтобы переменить разговор.