Люди в белом
Шрифт:
— Смотри, Алексей, тут, наверное, и копрокультура есть, — пропуская напарника вперед, бросил я напутствие.
На площадке второго этажа поднялась какая-то возня, и мы с радостью осознали, что нас здесь ждут, и мы желанны.
— Помощь идет! — закричал Краснощеков и, делая неестественно широкие шаги, поспешил наверх.
— Они не дышат! — кинула нам в лицо старушка, видимо, жительница одной из квартир.
Помимо старушки на площадке находились еще трое наблюдателей: мужчина в полинялых тренировочных и две женщины бальзаковского
— Кто вызвал бригаду? — спросил Алексей, обводя всех страшным взглядом и опускаясь на корточки перед потерпевшими.
Мужчина мгновенно ретировался, а женщины еще больше слились с окружающим фоном. Одна старушка продолжала причитать и умоляла спасти сынков.
— Сынки были, судя по форме, курсантами военного училища. Точечный зрачок, синий носо-губный треугольник и весьма редкое дыхание указывали на банальную перидозировку героина.
— Ай, молодца! — сказал Краснощеков, — вот уже и военные пристрастились к герычу. Скоро и мы с тобой также, где-нибудь.
— Типун тебе на язык, гад паршивый! — крикнул я, живо представив наши два тельца в подобной ситуации. Больше всего мне не понравилась загаженность кафеля на котором нам бы предстояло лежать.
Громкий синхронный хрип обоих кадетов возвестил нам о том, что пора бы шевелиться. Я побежал в машину за носилками, а напарник принялся звонить по квартирам в поисках трудолюбивых мужиков.
Ценою невероятных усилий двух алкоголиков и нас, минуя котлован и газопровод, больные были доставлены в карету.
С толстой, покрытой бородавками, липы слетел первый осенний лист и через открытую дверь автомобиля лег на молодое лицо одного из курсантов.
"А вдруг и я когда-нибудь так?" — ужаснулся я, и какой-то холодок, родившийся в области солнечного сплетения, стал разрастаться внутри, и меня передернуло.
— Ты чего дергаешься? — спросил Краснощеков, щелчком сбивая лист со лба юноши, — давай лучше попробуем заинтубировать, а то он совсем плохой. Коля, понеслись, в помощь вызывать не будем, — бросил он через оконце, и машина полетела в сторону известной всем наркоманам города больницы в Купчино.
Нам повезло. Обоих любителей героина удалось спасти. Принимая на обмен интубационную трубку у медбрата приемного покоя и провожая взглядом два тела на каталках, исчезающих во чреве токсикологического отделения, я подумал:
"Пусть живут и никогда больше этого не делают".
То ли в связи с последним вызовом, то ли в связи с предстоящим отъездом, на меня накотила тоска. Я сидел и смотрел, как сияющий, подобно медному самовару, Краснощеков, с энтузиазмом пчелы, пытался создать подобие праздника. На видавшую виды поверхность, знавшего и лучшие времена стола, изъеденную проплешинами пятен неясного генеза, напарник аккуратно стелил скучные рекламные листки, создавая импровизированную скатерть. Я в раздумье разглядывал веснушки сигаретных
— Ты что тухнешь? Иди, лучше принеси стаканы снизу и народ позови, — сказал Краснощеков и начал выставлять на стол бутылки молдавского вина, которые он приобрел накануне.
— С такой рожей лучше никого не звать. Можно подумать, что у тебя, Михайлов, поминки, а не отвальная. Я сама схожу за стаканами, — сказала Лена Лапкина, которая все это время сидела и наблюдала за Алексейчиком.
— Да, этот депрессоид только распугает всех своей тревожной мнительностью, — поддакнул Алексейчик и попытался прихватить, исчезающую в дверном проеме, Леночку.
— Шалунишка! — донеслось уже с лестницы.
Я, желая избежать дальнейших упреков в свой адрес, включил телевизор. Пластилиновый мультик, являющийся отбивкой на музыкальном канале, длился слишком долго и ненавязчиво подталкивал к мысли посетить места общего пользования. За спиной послышался хлопок, возвестивший о том, что пробка покинула свое горлышко. Краснощеков перестал кряхтеть, и послышалось характерное бульканье.
Я понял, что пора разбить зеркало, отражающее мое хмурое эго, и, выхватив у возмущенного напарника бутылку, сделал пару приличных глотков.
— Как боженька лапоточками пробежал, — поглаживая себе эпигастральную область, объявил я и улыбнулся.
— Ах, вот в чем дело. Тебе просто выпить хотелось, — Алексей хлопнул себя ладонью по лбу, — а я-то думаю, что такое.
— Это правда. Для расслабления я не умею использовать внутренние резервы эндорфинов, — ответил я.
— Вам что, пять минут не подождать? — Лапкина ворвалась в комнату в сопровождении Зарабского и Вислоухова.
— За что пьем? — спросил последний.
— В отпуск в Германию едем, — сказал я и принял у негодующей девы стакан.
— 8652 и 9952, поехали, — крикнул селектор.
— Ну все, Лена, остаешься с Леонидом Израилевичем охранять боекомплект, — Алексей указал пальцем на бутылки, — мы быстро.
— Им оставь! — буркнул Зарабский, — приедешь и единственным удовольствием будет сдача стеклотары.
— Давайте братцы на ход ноги примем, — Вислоухов, довольный тем, что остается один в обществе вина и милой барышни, мигом наполнил стаканы.
— Двое пострадавших в одной квартире, — объяснил диспетчер Краснощекову с Зарабским, протягивая листки с вызовами.
Встретил всю честную компанию, обремененную чемоданами и папками, окровавленный человечек со злобно бегающими глазками и, видимо, испытывающий неприязнь ко всему, что обладало витальными функциями.
— Мы с женой сковородками подрались, давайте лечите нас и уматывайте, — фыркнул он.
От этих слов мы впали в тягостное уныние.
— Это нам вместо здравствуйте, — сказала Настенька, работавшая в паре с Зарабским.
— Куда пройти-то? — нарочито ласково спросил Алексей у пьяного хама.