Людовик IX Святой
Шрифт:
Жуанвиль свидетельствует о скорби короля, который слышит в своем шатре, как греческий огонь сарацин обрушивается ночью на его войско. Он плачет и молится.
Всякий раз, как наш святой король слышал, что они мечут в нас греческий огонь, он садился на своем ложе и, воздев руки к Господу нашему, слезно молил: «Благой Господь, сохрани народ мой» [1697] .
Возвратившись во Францию, он в 1254 году поверяет английскому королю Генриху III свои страдания за морем: «Король, друг мой, как нелегко поведать тебе, сколь великую и скорбную горечь тела и души испытал я во имя любви к Христу в моем паломничестве» [1698] . Тот же Мэтью Пэрис повествует о печали, о подлинной «депрессии», одолевшей Людовика Святого по возвращении во Францию в 1254 году.
1697
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 114.
1698
Mathew Paris. Chronica majora… T. VIII. P. 89;
O’Connell D. Les Propos de Saint Louis… P. 139.
Король
Епископу, думавшему его утешить, король ответил:
«Если бы мне одному суждено было вынести позор и горе и если бы мои грехи не пали на Вселенскую Церковь, то я жил бы спокойно. Но, на мою беду, по моей вине в смятение пришел весь христианский мир».
Была отслужена месса в честь Духа Святого, дабы он получил утешение того, кто превыше всего. И тогда, по благодати Божией, он внял спасительным словам утешения [1699] .
Затем Людовик взял себя в руки, вернулся к королевским делам и обязанностям; поражение и скорбь вдохновили его на пенитенциарную политику, новую форму политики, проводя которую он по-новому решал задачу построения христианской монархии, монархии более решительной и сильной.
1699
Mathew Paris. Chronica majora… T. VIII. P. 64–65;
См.: O’Connell D. Les Propos de Saint Louis… P. 102. Этот текст я привожу полностью в ч. I наст. изд. в порядке хронологии.
Людовик Святой познал три самых тяжких формы скорби, какие только мог испытать человек его времени, тем более что он был вождем и воином: поражение, плен и смерть, наступившую в военном походе, но не на поле брани. Уже с узилищ первых мучеников плен, по христианскому учению, всегда считался самым серьезным испытанием. В начале ХIII века возник духовно-рыцарский орден, специализировавшийся на выкупе пленных, захваченных мусульманами, орден Милосердия, мерседеры. Но в таком унизительном событии Людовик Святой все же сумел возвыситься и вместе с собой возвысить королевскую функцию, свой народ и христианский мир.
Повествуя об этих бедах (поражении и пленении короля), Жуанвиль сбивается на плач: «Так услышьте же о великих гонениях, которые мы с королем претерпели в Египте» [1700] .
В послании 1250 года своим подданным король ровным тоном говорит, как прискорбно, что он и почти все его войско попали в плен, когда собирались освободить пленных христиан: «Мы, пришедшие ей (Святой земле) на помощь, оплакивали неволю и скорби наших людей» [1701] .
1700
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 216.
1701
O’Connell D. Les Propos de Saint Louis… P. 171.
В том же послании он поясняет, что перемирие с сарацинами было заключено ради освобождения из плена.
… мы рассудили, что для христианского мира будет лучше, если мы и прочие пленные были бы освобождены благодаря перемирию, чем удерживать город (Дамьетту) с прочими находившимися в нем христианами, и при этом мы и другие пленные подвергались бы снова риску очутиться в плену [1702] ….
Но религиозное воздаяние за это испытание превращает страдание пленника в достоинство и возвышает его. По мнению Гийома де Сен-Патю, Бог выдал Людовика Святого неверным из милосердия и желания «чудесного», если не чуда: «И тогда Отец милосердия, желавший явиться в своем чудесном святом, отдал блаженного короля Людовика Святого в руки коварных сарацин [1703] …».
1702
Ibid. P. 169.
1703
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 23.
Именно
1704
Guillaume de Chartres. De Vita et de Miraculis… P. 30.
Этот эпизод, который упрочил репутацию короля как святого, Бонифаций VIII упоминает в своей проповеди 6 августа 1297 года. Людовик Святой направил религиозное рвение «на битву с врагами креста Христова и католической веры, обрекая на плен и оковы себя, жену и братьев». В булле о канонизации Папа напоминает, что Людовик Святой в плену «кротко претерпевал великий позор и множество оскорблений, которыми осыпали его те, кто винил его в их плачевном состоянии, еще более унижая его» [1705] .
1705
Boniface VIII. P. 149–150, 156.
Среди знамений религии, знамений в этимологическом смысле этого слова, среди выражений того, что грешному человеку ниспослана благодать Божия, есть одно, которое Людовик Святой ценил превыше всего: слезы. На протяжении всей своей жизни он молил Бога «даровать ему источник слез». Слезы означали, что Бог признал искренность покаяния грешника и что он позволил забить в нем очистительному источнику. Во всех его биографиях Людовик Святой плачет.
И все же зачастую ему это не удавалось. Его сердце оставалось «сухим и черствым». В рассказе его исповедника Жоффруа де Болье переданы переживания короля, лишенного слез. Человек, глубоко вжившийся в историю Франции (он тоже читал эти тексты), Мишле, понял драму «слезного дара, в котором было отказано Людовику Святому» [1706] .
В то время, когда благородные слезы конца XVIII века иссякли, он, отдав дань романтике, открыл новый тайный источник слез, источавшихся из самых глубин существа, источник создания художественных творений человека, слез страдания и радости. Мишле процитировал слова исповедника на старофранцузском языке (привожу этот текст, относящийся ко времени после канонизации, в переводе на современный язык):
1706
Эту очень глубокую, очень горькую черту в Людовике Святом отлично прочувствовали двое великих: историк и психолог от биологии — Мишле и Р. Барт. Мишле в версии 1833 года «Истории Франции» (т. И, книга IV, глава VIII в: Michelet. OEuvres completes // Ed. P. Viallaneix. 1974. T. IV. P. 586) цитирует исповедника в переводе на старофранцузский язык, осуществленном Гийомом де Сен-Патю с латинского текста Жоффруа из Болье, а в известном предисловии к «Истории Франции» 1869 года он писал: «Дар, о котором молил Людовик Святой и которого он не получил, этот дар обрел я: “слезный дар”». Р. Барт так комментирует интерес Мишле к отсутствию слез у Людовика Святого: «Другая среда инкубации: слезы. Слезы — это дар; Людовик Святой тщетно молил о нем Бога; Мишле была известна живительная сила слез; нет, не умозрительные, не метафорические слезы, а слезы из воды и соли, которые текут из глаз в рот, по лицу; ибо слезы — это жидкость, изливающаяся из сердца, о которой известно, что это не что иное, как подлинно животворящая сила» (Michelet par luimeme. P., 1965. P. 157). Мишле усматривал в слезах характерную черту готического Средневековья: «Слеза, одна-единсгвенная слеза, упавшая на пол готической церкви, достойна упоминания» (Предисловие 1869 года к изд.: Michelet. OEvres completes… T. IV. P. 167). Мысль, развиваемая в работе «Страсти как принцип искусства Средневековья»: «В этом вся тайна Средневековья, секрет неиссякаемых слез и его глубокий гений. Драгоценные слезы, они струились в чистых легендах, в волшебных стихах и, устремляясь к небу, кристаллизовались в гигантских соборах, вздымавшихся навстречу Господу!» (Ibid. Р. 593).